Свет маяка

Паустовский Константин Георгиевич

Все эти факты Васька отмечал с удовлетворением — флотилия строилась.

Флотилия действительно строилась. Землеотвозные шаланды «Буденный», «Красная звезда» и «Свобода» превращались в канонерские лодки. У них было открывающееся днище и вода в люках по ватерлинию. Поверх воды укладывали дощатые настилы, а на них устраивали жилые помещения и артиллерийские погреба. Тяжелые орудия устанавливали на невероятной системе стальных креплений.

— Ни черта из этого не выйдет, — вернувшись с осмотра «Свободы», сказал Безенцов. В кают-компании

наедине с комиссаром он мог говорить открыто.

— А может, выйдет? — не поверил комиссар Дымов, но Безенцов был совершенно мрачен.

— Какая из этой «Свободы» канлодка? Будет давать четыре узла ходу, а противник ходит по десять-двенадцать… И потом, артиллерия, — ставят ее без всякого смысла и расчета, прямо так. Как бы не вышло то же, что в Нижнем. Там завинтили чуть не восьмидюймовую пушку на простой колесный пароход, выстрелили, а он и рассыпался.

Дымов зевнул.

— В Нижнем я работал, однако такого дела не припомню. Похоже на контрреволюционные слухи.

Безенцов внимательно взглянул на Дымова, но у того глаза были полузакрыты и лицо не выражало ничего. Случайной была его фраза о контрреволюционных слухах или нет?

— Не помню, кто рассказывал, — сразу потеряв всю свою настойчивость, продолжал Безенцов. — Допускаю, что только разговоры… Все равно у нас что-нибудь скверное выйдет. В лучшем случае скандал, когда штаб приедет.

Дымов снова зевнул и широко потянулся. Отвечать было нечего. Строились в самом деле слишком просто. Лучше было бы работать с настоящими специалистами из штаба, но ждать их не приходилось: война не ждала. Дымов молча встал из-за стола, подошел к дивану, лег и сразу уснул.

Жизнь была упрощена до предела: когда сильно хотелось спать, засыпали не раздеваясь. Когда очень нужно было работать, не спали вовсе.

Комиссару дела хватало: из порта вырвать олифу для окраски, чайники и кружки для команды, в бесчисленных эшелонах разыскивать прицелы к своим пушкам. Налаживать политработу и судовые механизмы, налаживать командира и команду — все самолично, все в порядке боевой срочности.

— Штаб приедет, штаб нас рассудит, — сказал Дымов наутро. Сна он не замечал и спокойно мог продолжать прерванный накануне разговор.

— Штаб уже приехал, — хмуро ответил Безенцов. — Теперь начнется.

Штаб действительно приехал, однако ничего не случилось. Флагманский артиллерист и кораблестроитель осмотрели корабли, пришли в ужас и приказали продолжать. Больше делать было нечего.

«Знамя социализма» укомплектовали, не успев отремонтировать прогнивших за два года подводного плавания помещений. Команда спала вповалку, где придется — на верхней палубе и внутри, в стружках и опилках, под грохот продолжавшихся работ.

На «Сталине», втором ледоколе, ставили семидесятипятимиллиметровые пушки. Затопленную белыми «Советскую Россию» поднимали и чинили. Еще две баржи оборудовали под плавучие батареи и одну под минный заградитель. Мариупольские рабочие постановили: забыть о восьмичасовом

дне. Они работали посменно круглые сутки, каждый часов по десять-двенадцать и больше. Валились с ног, но работали. Мариупольские заводы и мастерские были перегружены, а впереди разворачивалась дальнейшая, почти невыполнимая, программа — вооружение паровых шхун «III Интернационал» и «Пророк Иона» (в штабе были слишком заняты делом — не сразу вспомнили, что пророкам в Красном Флоте не место. Когда вспомнили, одним махом переименовали Иону в «Червонного казака»).

Отказываться от кораблей не годилось, а вооружать их было негде и некому. Что делать? Этот вопрос во всей широте встал на организованном при штабе совещании командиров и комиссаров флотилии. Совещание происходило в здании штаба, в абрикосовом саду на горке, и Васька, хотя он и не принадлежал к ком- и политсоставу, на этом совещании присутствовал. Ему было поручено принести зачем-то понадобившиеся карты, и он потихоньку остался. Сидя на подоконнике рядом со штабным писарем Нефедовым, он ел незрелые абрикосы.

Сперва говорил командующий — невысокий, похожий на учителя человек с седеющей бородкой. Говорил он тихо, но внятно и, оглядывая присутствующих, щурился. Иногда замолкал и перебирал лежавшие перед ним на столе бумаги. Васька сначала его слушал, но потом перестал: было слишком много цифр и непонятного.

Потом заговорил худой, с выступающими скулами начальник оперативной части. Этот был занятнее. Он настаивал на скорейшей готовности заградителей, и Васька с ним соглашался. Васька уже успел ознакомиться с минами заграждения: видел, как их выгружали с платформ, и слышал, что о них рассказывали.

— На Белосарайской заканчиваются шестидюймовые батареи, — постукивая по карте карандашом, говорил начальник оперативной части. — Следовательно, мы должны быть готовы начать постановку мин. Только когда от Белосарайской до Долгой поставим заграждение, будем в сравнительной безопасности.

— Это ты, товарищ начопер, к чему? — спросил комиссар флотилии, небритый и серый от усталости.

— К тому! — вскипел тоже невыспавшийся начопер. — К тому, что порт задерживает материалы, а завод из ничего рельсовых путей для мин не сделает. А без этих рельсовых путей у нас не будет заградителей. Мина весит сорок пудов, — так запросто ее не выкатишь.

— Не по существу, — тихо заметил командующий.

— Хорошо! Тогда скажу по существу: если порт не перестанет ваньку валять, мы никогда не сможем обеспечить своей базы.

Кончил, вытер лоб платком и победоносно взглянул на командира порта.

— Ваньку я не валяю, — устало ответил тот, — у меня просто нет углового железа. Пришлют завтра или послезавтра.

— Завтраками кормит, — пробормотал Васька и сплюнул в угол. Он уже привык ненавидеть порт — тот самый несчастный военный порт, в котором никогда не бывает того, что надо, и который вся флотилия за это кроет, будто он и в самом деле виноват.