Свет мой Том I
Шрифт:
— Нажимай, гони на Невский! Не думай, не считай, не жалей и не женись! Давай! Шуруй! Успеем аккуратненько к столу… Есть подарочек! Гульнем!..
Чернобровый Саша с улыбкой собственника газанул, голуби взлетели; машина, всплеснув лужу, шелестнула по асфальту. Понеслась. Денис Снетков, заметим, был правнуком некогда раскулаченного Трофима. Того в тридцатые годы вместе с сыновьями сослали в Кузбасс, и они в шахте десяток лет добывали уголь. Выжили. А после войны он с семьей переехал в Торжок и на неплохо заработанные де-ньги купил тамошний дом. Денис же подался в Петербург учиться, женился и остался здесь.
— А как же, Денис, жена молодая: она, верно, одна с маленьким сыночком
— Так вот…она привыкает к совместной жизни, — сострил Денис. — Я ей денежки даю… Все чин-чинарем…
— Вообщем, откупляетесь?.. Решили поступать по-мужски?..
— Да тоска это зеленая — сидеть сиднем дома! Представляете, я только что столкнулся с вузовским физиком — Анатолием Павловичем Степиным. Он приветлив, но весь исхудал, в плохонькой одежде. Жаль его… Как-то поразил меня.
— Вы, Денис, институт Электротехнический кончали? — быстро спросила Любовь Павловна.
— Да. А что?
— Так это был мой брат Анатолий! Фантасмагория какая-то!
— Он подходил как раз к супермаркету, очевидно, со знакомым носатиком, извиняюсь. Вот ни за что не думал, что он брат Ваш…
— И будто, судя по всему, Вы когда-нибудь серьезно думаете о чем-нибудь. — И Кашина и ее дочь, не удержавшись, прыснули со смеху.
И было от чего.
XVII
Они позволяли себе вольготность в той удачливости, что закупали легковушки на Западе и реализовывали их в России. Кроме того, оборотистый отец Дениса и он сам нажили сначала немалое имущество, занимаясь до дефолта перекупкой и перепродажей квартир, еще не подорожавших в те годы. Надо было по-умному шевелить мозгами.
Так и два московских племянника Антона — сыновья его сестры Веры, — поддерживали свой бизнес перекупкой кое-каких ходовых потребительских товаров. Стихийно возникла своеобразная челночная деятельность различных лиц, поскольку в стране после 1991 года профессииональные рабочие в большинстве своем были уволены и изгнаны с предприятий, которые разорялись и закрывались.
— Однако отчего ж вы, ребятки, не щадите себя, своего здоровья: беспробудно пьете и пьете? — спросила Кашина с пристрастием. — По любому малому поводу и без него. У вас же, таких молодых, очень приличные заработки. Ах, нам бы такое в наше время!..
— Нам нужно, наверное, Любовь Павловна, время от времени расслабляться, чтобы затурканные мозги отключать и освежать, чтобы они сверкали отлаженней, что ли, — попробовал пояснить Денис. — Мы же, как роботы, день-деньской сидим за компами; пишем код и исправляем ошибки в малопонятных, но очень покупаемых кем-то программах.
— Так, может быть, у вас, профи, и есть неудовлетворенность от столь специфической, но зрительно неощутимой работы?
— О, не бойтесь. Уже и могила нас не исправит, и не отлучит от компьютера.
— Ясно, ясно, мальчики. Я молчу.
Очевидно, выходило по их представлению, что их высокий уровень познания в своей сфере творчества и возможностей для этого, в том числе и важных материальных, как ни у кого, вполне соответствовал их мировосприятию и молодеческим желаниям. Они и так объясняли свои шалости:
— Вон наши куркули совсем не терзаются, даже радуются, что обкрадывают не еврейское, а наше государство на многие миллионы долларов, — говорил Денис, — и вкладывают бабки эти в экономику и недвижимость нероссийскую. В наглую. Открыто. А мы-то здесь, на Родине, пускаем деньги
— Мой отец заделался вдруг политологом, — говорил Саша.
— Предсказателем?
— Сродни тому. Втемяшилось ему в голову. И удачно. Всем это нравится. Спрос растет. Он увидел, что можно припеваючи жить, ничего не делая, если только занимаешься пустословием. Только ври и ври, ври и ври. А гляньте-ка сюда: еще один громадный рекламный щит «Люби бесплатно»? В той рекламной фирме классно работает мой знакомый парень. Знаете, прежде он гнал клубные плакаты за мизерную оплату. А теперь на площадь такой щит провернет — и тебе оплата такая же, как примерно за год в клубе. Чуете? Жить можно. Да, дизайнеры шагнули в этом отношении очень далеко. Конечно же, жаль нам бедных стариков…
Как интеллектуалка-единомышленница дочери, Любовь Павловна понимала и разделяла ее пристрастия, наклонности, а значит, и чувства молодых ребят, ее сверстников, пусть и разбитных, женатых, неважных покамест отцов. Она умела, и дать им нужный свет и помочь. И чем удачливей складывались у дочери дела с работой (что касается мужчин она позднее разберется) и она могла обеспечивать свою жизнь заработком спокойно, тем спокойней, уверенней Любовь Павловна чувствовала себя, как мать, в роли ее ближайшей и единственной наставницы и как женщина — в роли все прекрасно видящей и совершенно знающей все, что неподвластно никому, никакому доброхоту. Да, что касалось мужчин (для дочери), то наличествовал стойкий дефицит их, толковых, достойных, образцовых — и даже среди американцев (по отзывам), обеспеченных материально очень высоко. Как и везде, к этому привел упадок культа мужчин и морали.
И теперь, поговорив накоротке с молодыми людьми с легкостью искусной собеседницы и оставшись после этого наедине с самой собой, она немало подивилась стечению обстоятельств, связавших чем-то между ними Дашу, Дениса и своего брата Анатолия. Она мучилась в душе, что он уже несколько дней не звонит ей.
Это она уже по привычке семейной закантачилась, что называется, на опеке над ним, старшим, вроде бы незащищенным, лопоухим, как и в отрочестве, братом, когда она, девочка, буквально телом своим загораживала его, защищая, от кулаков хулиганов; его, своего любимца, вечно опекала и мать, Янина Максимовна, тревожилась о нем: где он? что с ним? Мало того, она просила всегда даже зятя, Антона, приглядывать за ним, уже взрослым, мужиком, как за малым, на отдыхе ли они вместе у моря, на даче ли, во время ли праздничного застолья… Смешно и нелепо! Год назад его жена Марина погибла мгновенно: ее сбила невесть откуда налетевшая автомашина. И его зацепило, швырнуло на наледь. Но, к счастью, он не пострадал серьезно. И эти-то дни, и потом Любовь Павловна неотступно помогала брату, готовила ему еду, бесконечно обихаживала его, разговаривала его, что-то советовала ему, хотя у него были две замужние дочери и их большие уже сыновья и дочери, жившие со своими семьями отдельно, и они, занятые своими делами, почти совершенно не общались с ним; им было просто некогда это делать и незачем, находили они. Они говорили:
— Тетя Люба, отвянь; ты его не знаешь, притвору; поверь, ничего-то с ним не сделается.
Что удивляло при этом ее пугающе: дочери и к отцу, как и к матери, когда та была живой, относились с очевидным прохладцем, почти с равнодушием, если не сказать большего. Это-то — к родителям, вырастившим их! Не такие черствые, обезличенные — слава богу! — отношения всегда строились, есть и продолжаются у нее в общении с дочерью Дашей.
И, прежде всего мудрые родители, считала она, должны сами создавать в семье живительный климат, чтобы дети никогда не шарахались от них прочь.