Свет мой, зеркальце, скажи…

Стрельникова Александра

В глазах начальницы вначале промелькнуло удивление. Затем – испуг. В ее испуге было что-то материнское. У нее была незамужняя дочь моего возраста. Возможно, она невольно «спроецировала» ситуацию на нее.

– Ой, я же чувствовала, что в этой истории как-то не сходятся концы с концами. Что-то здесь не так, – всплеснула руками главная редакторша. – Засомневалась в этом и его мама, которая приходила к нам на работу уточнить, как такая производственная травма могла произойти? Ее тоже, весьма, удивило такое избирательное

попадание ножа…

– Вот видите, материнское сердце не обманешь, – тихо добавила я, отводя глаза в сторону, и мгновенно чувствуя себя виноватой перед женщиной, которую никогда не видела.

– Ой, вспомнила: так мне ж еще напарник его рассказывал, что он несколько дней до того происшествия задерживался после первой смены и всё время точил этот нож, – начальница покачала головой. – А ведь, этим ножом в их мастерской нечего разрезать, кроме тонких проводков…

– Выходит, для того, чтобы разрезать тонкий проводок, нужно было несколько вечеров подряд точить нож? – в свою очередь, тихо ужаснулась я такой, неожиданно открывшейся мне «технической» детали…

– Да… Вижу я теперь, что явно не то что-то выходит, – сказала начальница и замолчала, заново осмысливая произошедшее.

– Теперь вы понимаете, почему я не могу здесь оставаться, – тихо произнесла я, – хотя, увольняться и не помышляла.

– Понимаю, – сказала главная редакторша.

– Так сейчас же напишу заявление, – сказала я и добавила, – только давайте не будем это афишировать…

– Конечно, напишите. Но… Саша, я вас, всё же, попрошу отработать положенные две недели. Как раз до нового года и доработаете. Обещаю: вы будете только на первой смене.

– Хорошо, – тяжело вздохнула я. – Но: только первая смена и две нерабочих субботы, – добавила я, понимая, что даже не успею отгулять все, положенные мне отгулы.

(Впрочем, всё это – уже такая мелочь по сравнению со случившимся).

– Договорились, – начальница вздохнула.

Я обернулась уже у самой двери.

– А давайте, когда я не выйду после нового года, пусть все думают, что я будто бы ушла в отпуск. Так, вроде, как-то помягче будет, – попросила я, думая о молодом человеке. – А уж потом, после отпуска, вроде, как уволилась совсем…

– Пожалуй, вы правы. Я всем сотрудникам буду говорить, что вы после нового года в отпуске, – согласно кивнула начальница.

…Когда, возвращаясь после обеденного перерыва, я резко распахнула дверь в «редакторскую», то услышала голос маленькой и злой Розы, которая произнесла: «Да что в ней такого, чтобы из-за нее»… Недосказанная фраза повисла в воздухе.

И было очевидно: зайди я двумя секундами позже, то услышала бы ее окончание. И целиком всё предложение, которое, вне всякого сомнения, должно было звучать так: «Да что в ней такого, чтобы из-за нее вены резать».

– Где обедали, Саша? –

спросила главная редакторша, чтобы замять возникшую неловкость.

– В «Вареничной», – ответила я, снимая дубленку и стараясь казаться спокойной.

– Вот что значит молодость, – вставила свое слово бывшая актриса. – Чуть ли не каждый день вареники едят и не толстеют, а тут уже все диеты перепробовала, и ничего не помогает…

Я натянуто улыбнулась. А женщины стали собирать свои послеобеденные пожитки.

Оставшись одна в кабинете, я подошла к окну и стала смотреть на улицу Сумскую. На душе было скверно.

Нет, я, конечно, не сомневалась, что «шила в мешке не утаить». И что, вероятнее всего, начальница поделится «производственными новостями» с близкими ей дамами. К тому же, срочно нужно было искать замену: сразу уже двух человек вместо меня – многостаночницы. Но одно я знала точно: до телетайпной эти производственные «вести» не дойдут. Главная редактор – умная женщина. Она сказала «под женским секретом» только тем, кому это можно было сказать. Ну, а что там вякнула маленькая и злая Роза – ничего, переживу и это…

Заявление было написано, и с сегодняшнего дня здесь для меня начинался обратный отсчет. Вот так.

«Человек предполагает, а бог располагает» – учила меня неотвратимой мудрости жизнь.

О чем там я мечтала в профессиональном плане? Ах, да, конечно же, быть корреспондентом отделения ТАСС. А теперь? Поскорее бы ноги отсюда унести… И перемена должности меня уже не привлекла бы. Я бы всё равно не смогла здесь больше находиться ни в какой должности. Уж слишком обостренно ощущала я себя «причиной» во всей этой истории с вытекающими последствиями. И «причина» эта должна была самоустраниться…

Что-то, словно, одеревенело во мне. Я и дорабатывала оставшиеся дни на каком-то автоматизме, так до конца и не сумев сбросить оцепенение того страшного субботнего дня.

А в отделении уже чувствовалось предновогоднее оживление. Особенно, когда начальник телетайпной – он же и завхоз – принес красивую и пушистую сосну, от которой сразу пахнуло ароматом леса и детским ожиданием чуда. Новогоднюю елку устанавливали всегда в большой комнате корреспондентов. Там же отмечались все праздники и юбилеи.

Дверь в «редакторскую» шумно распахнулась, и в комнату влетели две молоденьких телетайпистки.

– Вот никак не можем определиться, какой главный приз будет в нашей новогодней лотерее. Может быть, сообща что-нибудь придумаем…

– А какой у нас был в прошлом году? – заторможенно спросила я, поднимая голову от листа ватмана, на который наклеивала яркие вырезки из открыток, готовя праздничный номер стенгазеты.

– Стеклянная кастрюля, – улыбнулась та девчушка, что когда-то помогала мне подчитывать текст вместо корректора.