Свет мой, зеркальце, скажи…

Стрельникова Александра

«Только не показать ему, что я испугалась, только не показать, – стучала в висках мысль, – если он это поймет, то будет искать со мной встречи, куда бы я отсюда не сбежала. А ведь это совсем не сложно будет вычислить, зная мою профессию. И тогда этот кошмар не кончится никогда», – почему-то так казалось мне тогда.

«Всё хорошо, я спокойна и просто исполняю свои служебные обязанности», – внушала себе я.

Это верно подмечено по жизни: бывают такие мгновения, секунды, которые жутко могут растягиваться по времени. Бывают и такие часы, которые могут спрессовываться в мгновения…

Но

те четыре часа, которые я должна была отработать после обеденного перерыва в ту субботу, для меня растянулись в вечность.

Я смотрела на стрелки небольших фигурных часов, стоявших на книжном шкафу, с ужасом отмечая, что они совершенно не хотят двигаться. Словно, сегодня кто-то специально сделал им «стоп-кадр». Может быть, время повиновалась желанию того человека, который бесшумно вышагивал по ковровой дорожке длинного коридора, заглядывая в мой кабинет? Может быть.

Но лично для меня эта – движущаяся и вечно ускользающая субстанция – в тот день точно остановилась, словно желая продемонстрировать, что должен чувствовать человек, когда его Величество Время вдруг замерло или зависло… Я поняла это именно в тот день. И запомнила. На всю оставшуюся жизнь.

Работники телетайпной уходили всегда минут на десять позже редакторской службы. В их обязанность входило поставить наш «объект» на сигнализацию. Я сказала женщинам «до свиданья», ловя момент, пока юноша был занят в мастерской.

Быстро дошла до дверей, повернула внутренний замок, размыкая, наконец, это жуткое замкнутое пространство сегодняшнего дня. И на секунду бросила взгляд на длинный коридор, по которому змейкой струилась ковровая дорожка красного цвета. Лишь на секунду. Со всей отчетливостью понимая, что взгляд этот – прощальный. И бегом, бегом вниз с третьего этажа по выщербленным ступеням…

«Так вот от чего сжималось мое сердечко, вот о чем предупреждала меня интуиция. Что-то нехорошее должно было произойти со мной в этом доме», – с такими мыслями и комком в горле выскочила на свою любимую улицу Сумскую.

Слезы душили меня, мне хотелось разрыдаться. Напряжение сегодняшнего дня требовало выхода. У меня сильно защипало в глазах, и я поняла, что даже плакать мне никак нельзя.

(Я, ведь, как и большинство представительниц прекрасного пола пользовалась популярной тогда тушью для ресниц – «ленинградская». А уж если она попадала в глаза – то это был просто «конец света». Знающие дамы не дадут соврать).

«Ну, почему это должно было случиться со мной? Почему? В чем таком провинилась?» – я подставляла лицо встречному ветру, и мне казалось, что он высушивает набегавшие слезы. Но в глазах всё равно больно щипало. Хотелось скорее добраться домой, смыть с себя всё, уткнуться в подушку и выплакаться вволю…

Спустившись вниз по Сумской до улицы Короленко, я не стала, как обычно, садиться в трамвай, а побрела пешком дальше. Уже пройдя несколько остановок по Московскому проспекту, почувствовала, что внутреннее онемение от сегодняшних событий чуть-чуть начинает ослабевать. Но тут же больно кольнула другая мысль: а как же мои мечты? Неужели обманули они меня? А где же «радость», и «надежды», и «любовь», которые сулила мне весна, когда стояла я на залитом солнцем балконе заведения, из которого сегодня буквально сбегала

и которому сказала свое мысленное «прощай»?

И где же тот, мой единственный и любимый, рядом с которым я буду чувствовать себя защищенной? Его не было. Вместо этого были какие-то сомнительные личности, цеплявшиеся ко мне «везде и всюду» и по отношению к которым я постоянно пребывала в состоянии обороны. Теперь вот еще добавлялась эта непонятная, страшная история, которая абсолютно меня выбивала из жизненной колеи…

Заторможенная, брела пешком домой, стараясь сбросить с себя оцепенение и даже не задумываясь тогда, естественно, о том, как же мгновенно я повзрослела (постарела?) за сегодняшний день. О том, что жизнь – это бесконечное преодоление себя и своих страхов, я не думала. И о нервных клетках, которые не восстанавливаются, тоже не думала. Просто мне было плохо. Очень плохо тогда…

* * *

В тот же вечер (по секрету от родителей) я поведала своим сестрам о том, что произошло. Они были в шоке и сразу вынесли свой вердикт: «Увольняйся немедленно». И очень удивились, почему же об этом я им раньше ничего не рассказала.

– Просто не хотелось. Думала, само собой как-то рассосется, – вздохнула я.

Увы, не рассосалось.

Поэтому в понедельник, в свою первую смену, собрав все эмоции «в кулак», я постучала в кабинет главному редактору и сказала, что мне надо с ней переговорить по «личному вопросу».

Начальственная дама посмотрела на меня очень пристально. Крупная, с гладким лицом пятидесятилетняя женщина, в анфас напоминала мне чем-то повзрослевшую пятиклассницу-отличницу. Когда же она поворачивала лицо, то ее профиль в обрамлении волос всегда вызывал у меня почему-то ассоциацию с какой-то немного нахохлившейся и, в то же время, перепуганной птицей.

«Что ж, – рассуждала я, – немудрено, дожив до этих лет чего-нибудь и перепугаться в этой жизни, особенно, если свои же сотрудники пишут на тебя поклепы в обком партии».

Я начала сразу с того, что мне придется уволиться, потому что, к сожалению, так сложились обстоятельства.

– Мне бы этого очень не хотелось, Саша, – искренне возразила начальница, – не ведая о причине.

– Незаменимых нет, – невесело усмехнувшись, сказала я, в душе, в то же время, испытав обиду за мои «одинокие» вначале, а потом уже откровенно такие «своеобразные» вторые смены.

Скрывать истинную причину увольнения или сочинять вместо нее на ходу какую-нибудь ложь было бессмысленно. Хотя, не скрою: такая мысль меня посещала. Уж очень неординарна была ситуация, в которой я оказалась. Да еще в нашем бабском коллективе!

Я очень волновалась, не зная с чего начать. И не придумала ничего другого, вспомнив строки из песни, в которой есть слова о том, что «нас выбирают, мы выбираем», и «как это часто не совпадает». После такого «лирического» вступления прямо сказала о том, в чем ни на секунду не сомневалась: никакой такой «производственной травмы» с тем юношей не произошло, а случилось совсем иное, как я понимаю… И теперь, когда молодой человек стал всё время меняться сменами и даже расхаживать с ножом по коридору… Я просто боюсь приходить на работу, входить в этот вечно плохо освещенный подъезд…