Свет над землёй

Бабаевский Семен Петрович

— А слыхали, батя, что там планируют марьяновцы? — спросил он после того, как кончил говорить об установке второй турбины. — Мы еще вторую турбину не поставили, а марьяновцы просят у нас энергии.

— Просить можно, — сказал старик, важно разглаживая табачного цвета усы. — Просить никто не запрещает…

— А как по-вашему, батя, нужно помочь марьяновцам? — в упор спросил Сергей.

— Ишь какой быстрый! — обиделся старик. — Почему ж это мы обязаны помогать марьяновцам? Получается невыгодная картина: один район старается, воздвигает себе станцию, а другой район идет на все готовое…

— Значит, не помогать?

— В чем

другом, конечно, можно подсобить, — снисходительно заговорил Тимофей Ильич, со свистом сквозь усы выпуская дым, — а в таком деле, как электричество, баловать нельзя. Пусть сами себе воздвигают.

«Сами себе воздвигают…» — подумал Сергей. — Это правильно, об этом и я сказал тогда Кондратьеву… И Ирине надо было это сказать…»

— А ты, Семен, что думаешь? — обратился он к другу.

— Надо, Сережа, обмозговать, — уклончиво ответил Семен, кусая сорванный грушевый лист. — Тут все необходимо подсчитать, взвесить… Как я рассуждаю? Не дать — нехорошо, дать — себя обидишь…

«Вот тут и находи выход, — думал Сергей, направляясь в станичный Совет, надеясь повидаться там с Саввой. «Не дать — нехорошо, дать — себя обидишь…» Нет, видно, ни отец, ни Семен в этом деле мне не советчики… Правильно одно — электричеством баловать нельзя… «Пусть сами себе воздвигают». Но надо еще с кем-нибудь поговорить…» И, как на счастье, навстречу ему ехал Стефан Петрович Рагулин на своей мягкорессорной линейке. Из-под копыт и из-под колес пыль вырывалась серыми клочьями, так что Сергей в этой серой завесе с трудом узнал Стефана Петровича и его кучера Никиту.

Старик обрадовался, увидев Сергея. Некоторое время они говорили о всяких текущих делах, затем Рагулин расспрашивал, с какими новостями вернулся Сергей из Москвы. И опять, как только речь зашла о второй турбине, Сергей рассказал о просьбе марьяновцев и, как бы между прочим, спросил:

— Как по-вашему, Стефан Петрович, следует помочь?

— Дело, конечно, исполкома, — рассудительно заговорил Рагулин, — но, по-моему, — надо людям подсобить… для затравки.

И Рагулин рассмеялся, а Сергей, еще не понимая, отчего старику стало так весело, подумал: «Если Стефан Петрович не скупится, значит, тут я что-то не учел…»

— Это как же понимать — «для затравки»?

— На той неделе, когда к нам приезжала марьяновская делегация, — заговорил Рагулин, — беседовал я со своим «соперником», — помнишь Ефима Меркушева: человек этот — природный механизатор, а руки у него зараз связаны. Так «для затравки» — его слова. «Вы, говорит, дайте нам немного, для затравки, а там мы войдем во вкус дела и сами начнем строительство…»

И чем больше думал Сергей о своих соседях, об упреке Ирины, тем яснее начинал понимать, что ответил Кондратьеву тогда, в машине, неправильно, то есть не так, как бы нужно было. А следовало бы сказать примерно так: «Я не против помощи, но хорошо помогать тем, кто сам не стоит на месте и рвется вперед, и если марьяновцы уповают только на нашу помощь, а сами будут сидеть сложа руки, то такая помощь не принесет пользы». И он обрадовался, когда в разговоре с Рагулиным, как ему показалось, нашел как раз то, что его больше всего беспокоило…

«Так, так… «Для затравки»… Хотят с нашей помощью войти во вкус дела, — рассуждал Сергей, проходя по площади. — Да, затравка нашим соседям нужна, это факт, и если они не собираются все время тащиться у нас на буксире, а пожелают вырваться вперед и обогнать нас, — пожалуйста, всегда поможем…

Вот только бы точно знать их намерения… Видимо, до собрания нашего актива я поеду к ним с отчетом о сессии и поговорю с пародом и вот там хорошенько разузнаю, какое у них настроение…»

Тут мысли его неожиданно оборвались. Откуда-то из переулка выскочил старенький, хорошо Сергею знакомый «газик» и, поднимая на дороге пыль, с писком затормозил у его ног.

— Ба! Кого я вижу! Сергей Тимофеевич! Давно прибыл?!

Рубцов-Емницкий, в запыленных парусиновых галифе, в серой, под цвет дорожной пыли, сорочке, в легких сапожках, тоже сшитых из парусины и покрытых изрядным слоем пыли, уже обнимал Сергея с таким жаром, что не замечал, как с его плешивой головы слетел и упал в кузов машины соломенный картуз. После такого горячего приветствия Лев Ильич, все еще не выпуская ладони Сергея из своей потной руки, начал расспрашивать о поездке в Москву, более всего интересуясь тем, как были получены наряды на электрооборудование; после этого, подобрав картуз и ударив им о колено, спросил, какой скоростью идут грузы и не потребуется ли «опытный толкач». Сергей отвечал скупо, пообещав Льву Ильичу обо всем подробно рассказать на районном собрании актива, тут же сообщил, что грузы идут на станцию Невинномысская нужной скоростью и что «толкачи» не потребуются. Лев Ильич не обиделся и заулыбался еще больше. Сергей и сам невольно усмехнулся, глядя на это взволнованное лицо, припухшее, потное и бледное от жары, на котором было написано, что Лев Ильич необычайно счастлив, увидев своего старого приятеля.

«Ох, лиса… А ну-ка я его спрошу о марьяновцах…»

И Сергей в кратких словах изложил Рубцову-Емницкому основную суть дела.

— Выходит так: хотят, для ясности, подключиться к Усть-Невинской ГЭС, — Лев Ильич накручивал на палец и снова раскручивал наконечник кавказского пояса.

— Да, такое желание у них есть. Как по-твоему, Лев Ильич, следует подключать марьяновцев?

— А как, для ясности, по-твоему? — закрывая радостные глазки, спросил Рубцов-Емницкий.

— Что — по-моему? Я хочу знать твое мнение.

— Сергей Тимофеевич, — трогательным голосом заговорил Рубцов-Емницкий, а глаза его так и сияли, — я скажу коротко: как по-твоему, так и по-моему… В таком деле нужно единство! Монолитность! Правильно я рассуждаю?

— Нет, неправильно, — решительно заявил Сергей и ушел в станичный Совет.

К Савве Остроухову Сергей зашел на минутку: ему нужно было заранее условиться, как лучше доложить избирателям об итогах сессии Верховного Совета — собрать ли общественный сход или же провести собрания по колхозам; кроме того, попросить Савву как друга: в том случае, если Василисе Ниловне и завтра не полегчает, позвонить ему об этом в Рощенскую.

Оба они торопились: Сергею хотелось быстрее вернуться к матери, а Савве надо было ехать в поле — у крыльца поджидал на тачанке Дорофей. Поэтому друзья разговаривали мало, надеясь скоро встретиться и тогда уже поговорить вволю.

На дворе совсем стемнело, когда Сергей вернулся к родным, а Савва погремел на своей тачанке в степь.

12

Тимофей Ильич встретил Сергея у ворот и тихим, но заметно повеселевшим голосом сообщил, что врач уже заходил, оставил лекарство и обещал наведаться еще утром, что Ниловне стало лучше — она пила чай, что теперь у нее одно желание — скорее повидать сына.