Свет не без добрых людей
Шрифт:
– Федя…
Федор вздрогнул, вытаращил испуганные глаза, похлопал набрякшими веками и бросился бежать. Когда Надежда Павловна вышла на крыльцо, Незабудки уже и след простыл.
Федя разбудил растерявшегося парикмахера, вызвал его в сени, прочно уселся на кадку из-под капусты и приказал властно:
– Стриги!.. Немедленно и под машинку.
Парикмахер ходил вокруг него в одних трусах, усиленно протирал заспанные глаза и никак не мог сообразить, что от него хотят.
– Ну, чего топчешься? Стриги, тебе говорят!
– прикрикнул Незабудка
– Да побыстрей: скоро выступать.
Но озабоченный парикмахер поймал в его словах иной смысл. Теперь уже мурашки забегали по обнаженной спине парикмахера. Не решаясь произнести страшного, всем человечеством презираемого и ненавистного слова "война", парикмахер, непривычно заикаясь, спросил:
– Э-э-э… а-аа, что… разве случилось?
– Случилось, брат. Такое случилось, что лучше не спрашивай. Потом все узнаешь. А сейчас давай режь, только побыстрей.
Федя, постриженный в пять минут, не совсем, правда, чисто, сунул парикмахеру деньги и убежал. В поле его комбайн в этот день вышел первым.
Всю неделю в совхозе говорили о Федоре Незабудке, о его пропавшей красе, о том, как он до смерти напугал парторга и парикмахера. А Федор не появлялся на усадьбе. Сутками не отходил от штурвала, ни с кем не разговаривал и все бился над одним вопросом: кто совершил над ним такую каверзу?
В конце недели, когда очистились от колосовых совхозные поля, на Центральной усадьбе появилась серая "Волга" секретаря обкома Егорова.
Захар Семенович решил провести это воскресенье с сыном и Надеждой Павловной, уехал из обкома в обед, сказав помощнику, что отправляется на рыбалку. Вернуться обещал в понедельник к вечеру - не мог по пути не заглянуть в некоторые совхозы и колхозы. О его поездке никто не был предупрежден, поэтому появился он в совхозе внезапно. Сначала заехал в контору. Там по случаю короткого субботнего дня уже никого не было. Надежды Павловны и Тимоши он также не застал дома, поэтому решил заглянуть к Булыге.
Бревенчатый дом директора, небольшой, в три комнаты, стоит в центре квадрата, обнесенного с трех сторон плотным дощатым забором. Четвертая сторона - зеленый берег реки с деревянной лесенкой к самой воде. Егоров был в этом доме всего один раз: хозяйка ему не понравилась. Но в конце концов он шел не к директорше, а к директору и шел по делу.
Полина Прокофьевна возилась в огороде, четырехлетний сынишка Булыги сидел на крыльце и разбирал игрушечную пожарную машину. Лестница уже была снята. Увидев высокое начальство, Полина Прокофьевна засуетилась:
– Романа Петровича дома нет, но я сейчас вам его поищу. Вы, пожалуйста, подождите немножко. Я сию минуту. Угощайтесь яблоками - белый налив уже поспел.
– Спасибо, буду хозяйничать до вашего прихода, - просто отозвался Захар Семенович, мельком взглянул на яблоню, густо увешанную янтарно-прозрачными, спелыми яблоками. Он сел на крыльцо, с веселым любопытством наблюдая
– А ты на чем приехал?
– На машине, - как взрослому ответил Егоров.
– На "Победе"?
– решил уточнить мальчуган.
– На "Волге".
– Э-э, "Волга" плохая, "Победа" лучше, - небрежно бросил мальчик.
– Не спорю, тебе лучше знать… Тебя как звать?
– Толя… А ты сказку привез?
– Сказку? Какую?
– Интересную. Я люблю слушать интересные. Рассказывай.
– Откуда у тебя такой начальнический тон? Ты в кого, Толя, пошел, в отца или в мать?
Но мальчуган решил игнорировать этот вопрос, как не имеющий для него в данный момент никакого значения. Он настаивал:
– Давай рассказывай!
– Хорошо. Слушай. "У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том. И днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом".
– А он кусачий?
– перебивает Толя.
– Кто? Кот?
– Егоров не успевает ответить.
– Его потрогать можно?
– Можно.
Толя знает давно эту сказку и готов ее слушать много раз. Она рисует в его воображении множество интересных картин и всякий раз рождает уйму неясных вопросов.
– А баба-яга вредная, она детей ворует. Ее надо убить. Когда я вырасту большой, папка мне купит ружье и пистолет и я убью бабу-ягу, и колдуна, и волка, - с увлечением излагает свои мечты малыш.
– И тогда царевна уйдет из темницы… Рассказывай дальше, - просит Толя.
– "Там царь Кащей над златом чахнет, там русский дух, там Русью пахнет".
Тут Егоров делает паузу, ожидая вопроса про Кащея. Но мальчика, оказывается, интересует совсем другое.
– Где там?
– спрашивает Толя.
– В книгах Пушкина.
– А в книге про Андрюшу?
Егоров не знает, о какой книге идет речь, отвечает наугад:
– В той Русью не пахнет.
Толя уже не требует продолжения, он задумался. Но дети не способны погружаться в долгие думы, у них все делается в один миг.
– Ты в классики умеешь играть?
– уже спрашивает он симпатичного дядю. Егоров малышу определенно нравится.
– В классики? Нет, братец, не могу.
– Почему?
– Да ведь я не композитор, не писатель и не художник, - отвечает серьезно Захар Семенович, хотя отлично помнит, что есть такая детская игра классики.
– А Генка тоже не художник. А в классики лучше всех играет.
– Сколько ж ему лет?
– ненужно интересуется Егоров.
– Не знаю… Ему, наверно… Он уже большой, больше меня. Вот какой.
– Толя поднимает вверх руку, чтобы показать, какой большой Генка.
– Должно быть, он парень хват, - решает Егоров.
– А ты песни умеешь петь?
– спрашивает Толя.
– Да не совсем… Так, иногда пою при случае…
– Тогда спой, - просит Толя.
– А тебе какую?
– Нашу, партизанскую.