Свет не без добрых людей
Шрифт:
– Среди многих моих недостатков у меня есть скверная черта: люблю помнить прошлое, запоминаю все - и хорошее, и плохое. Без этого не могу делать оценок ничему - ни явлениям, ни людям. Тебе не кажется, Роман Петрович, что наш народ страдает излишней забывчивостью?
– Может быть, - наугад отвечает Булыга, а сам думает: "О чем это он? Непонятно, все загадки какие-то".
Невдалеке за ручьем на пригорке паслось стадо телят. Стадо было большое, свыше ста голов. Директор решил не упустить случай, показать начальству "товар лицом". Остановил машину, увлек Егорова к ручью.
– Как дела, Карповна?
– Хорошо, товарищ директор, - весело и громко отозвалась телятница с той стороны.
– Растут?!
– Растут, товарищ директор, а чего им - травы нынче много и кормов хватает.
– Вот и хорошо, пускай растут, - как-то заученно прокричал Роман Петрович. Потом заботливо справился: - А сама-то на что жалуешься?
– Отлежалася, отлежалася.
– Старуха была глуховата и не разобрала, о чем ее спрашивают.
– Поясница вот только поламывает, а так все прошло.
– Ну и хорошо. Будь здорова!
– Спасибо, соколик, и тебе того ж.
Егоров шел к машине и улыбался. Булыге хотелось узнать, что рассмешило начальство, думал, что Захар Семенович сам скажет, но тот смолчал, только глаза прятали что-то веселое и ироническое. Чтобы отвлечь Егорова, Булыга продолжал говорить:
– С молодняком у меня хорошо. Здесь одно стадо, а потом есть еще другое, в отделении.
– А всего сколько голов?
– поинтересовался Егоров.
– Телят?
– Да, именно телят.
– Так… - Булыга нахмурил брови, припоминая что-то. Он был слаб на цифры.
– Всего? Значит, так… всего… Да штук триста будет.
– Ну, а точней?
– Не помню, - честно признался директор.
– Некоторые цифры директору совхоза все-таки положено держать в голове, - поддел Егоров.
– Извиняюсь, не подумал.
– Извиняешься ведь тоже не думая, - проговорил Егоров.
– Не просишь извинить, а сам себя извиняешь.
– Это как же, Захар Семенович?
– не понял Булыга и виновато насторожился.
– Обычно вежливые люди говорят "извините", то есть просят прощения. Ты же говоришь "извиняюсь", то есть "извиняю себя". Выходит, сам себя прощаешь. А это легко, сам себя-то всегда простишь. Важно, чтоб люди простили тебе грехи твои.
– Захар Семенович, - взмолился Булыга, и лицо его от волнения покрылось пятнами. Теперь он был уверен, что Егоров приехал расследовать какую-то жалобу.
– Уверяю вас, немного их у меня, грехов-то. Ну, не больше, чем у любого смертного.
Они приехали на окраину деревни, к самым коровникам, к силосной яме, приготовленной для кукурузы. Когда остались без шофера, Егоров прервал его степенным и внушительным жестом.
– Видишь ли, Роман, - когда Егоров называл его по имени, Булыга знал, что начинается интимный, уже не начальнический разговор, и в таких случаях сам переходил на "ты".
– Я не хотел тебе при шофере говорить, хотя правду лучше всего на людях резать. Так вот: главный твой грех - это твое "я". Раздулось оно у тебя в сто раз больше тебя самого, заслонило от тебя весь свет, и перестал ты людей замечать. "Я построил, я выделил, я покрыл". И яму эту небось тоже сам вырыл?..
–
– Точно так. Уже нам с парторгом обещано за это самое дело по выговору, - смиренно проговорил Булыга.
– Постой, как это обещано по выговору? Кто этот добрый дядя, у которого хранятся выговоры-гостинцы?
– Точно, обещано, Захар Семенович. Я тебе как на духу говорю.
– Нет, ты мне скажи, кто мог такое обещать?
– Егоров сделал ударение на последнем слове.
– Ну, известно кто - райком.
– Райком - понятие широкое. А конкретно кто?
Булыга замялся:
– Только ты меня, Захар Семенович, не выдавай ради бога, - почти умоляюще попросил Булыга.
– Первый секретарь обещал.
– Что значит, не выдавай?
– Егоров поднял искренне удивленные глаза.
– Вот уж не ожидал, так не ожидал от тебя.
– А чего ты не ожидал, Захар? Начальник всегда сильней подчиненного.
– Сказки для домохозяек, Роман. Если ты прав, ты всегда силен. Сила человека в его правоте, а не в чине, не в должности. У каждого начальника есть не одни подчиненные, есть и начальники, к которым может обратиться любой подчиненный.
– Все это теория, Захар Семенович, - возразил Булыга.
– А попробуй я тебя критиковать…
– Ну и что? Критикуй на здоровье. Что, думаешь, не критикуют? Ты сам бывал на пленумах обкома, видел, слышал… Умный начальник, Роман, никогда не станет мстить за деловую критику.
– Так я про умных не говорю, - ввернул Булыга.
– Не все ж у нас начальники умные. Вот, к примеру, сделали мы вот эту самую яму за двадцать тысяч. А начальство наше районное вокруг нее ценное мероприятие уже успело провести.
– В газете, что ли, писали?
– В газете что-о, это б еще ладно. Конгресс!.. Конгресс руководителей совхозов и колхозов происходил вот тут, у нашей ямы.
– Совещание?
– Нет, по-научному: семинар. Опыт наш перенимали. Тридцать человек весь день ходили вокруг ямы и все восторгались: "Хороша-а-а! Только вот дороговата. Не по карману". Это я тебе к чему говорю, Захар Семенович? А к тому, что замучили нас эти самые семинары и совещания. Руководители совхозов и колхозов превратились у нас в каких-то "семинаристов". Дня нет, чтобы не вызывали: сегодня директор едет, завтра агроном, послезавтра зоотехник, потом главный инженер, потом управляющий, а там начинай сначала. А бывает, что всех сразу вызывают. Разгром целый. Работать некогда. Есть у нас знатная доярка Нюра Комарова. Так ее, бедную, совсем укатали, как ту сивку - совещание за совещанием. А в последний раз не поехала, отказалась. Так ты что думаешь? Ей ничего, она рядовая. А нам с парторгом предупреждение. Не обеспечили, мол, явку. А ей коров доить надо. Три раза в день.