Свет не без добрых людей
Шрифт:
Всякий раз, проезжая через эту возвышенность, Михаил Гуров останавливался, отгонял в сторонку мотоцикл и подолгу всматривался во все концы света. Особенно, когда ехал один. Тогда никто не мешал ему любоваться простором земли. Он знал наизусть, где дорога, где какое поле, где деревня и лес. Это было неизменным. Зато менялись краски, - их непостоянство поражало и одновременно восхищало. Утром, когда он ехал к Артемычу, фиолетово-зеленые дали струились сиреневым и голубым. Теперь же, синие у самого горизонта, они серебрились на вершинах ближних лесов, сверкали золотым блеском на полях
Разгоревшийся запад хмельно ликовал, празднуя торжественные и никогда не повторяющиеся минуты заката. Леса возносили в светлую, осененную снизу высь миллионы рук, жаждущих поймать солнце. А оно, огромное, сочное и налитое, падало тихо, бесшумно, как переспелое, розовощекое яблоко. Это небо дарило земле свой плод.
Простор земли, украшенный и щедро одаренный солнцем, возвеличивал разум и наполнял сердце живительными соками вечности и бесконечности мира, внушал мысли о могуществе человека и несказанной красоте природы. Михаил любовался золотисто-пурпурным блеском предвечерних лучей, которые солнце с такой выразительностью накладывало на желтые стволы сосен, на стены и крыши строений, на окна домов и на ближайшую поляну, где размещался коровий лагерь совхоза.
Был час вечерней дойки. Загнанное на ночное стойбище стадо пестрело и рябило в глазах бесчисленным множеством пятен. Последние лучи еще освещали коров, и черное отдавало холодным стальным блеском, а белые пятна казались оранжевыми.
…Гуров подъезжал к лагерю тихо, с приглушенным мотором. Доярки сливали молоко в автоцистерну. Под старой грушей стояла запряженная в телегу лошадь и с аппетитом жевала сочную, только что скошенную вику, привезенную для подкормки коров. На грушевом суку висела двустволка сторожа, а на брошенном старом ватнике его, уютно свернувшись крендельком, лежала рыжая маленькая собачонка. Она не залаяла, лишь подняла голову, посмотрела на Михаила умными желтыми глазами, затем обменялась понимающим взглядом с хозяином, опять опустила голову на лапки и даже веки прикрыла, притворяясь спящей.
Сторож Федот Котов, еще довольно молодой, но старовато выглядевший человек, со слезящимися приветливыми глазами, в линялой косоворотке, встретил Михаила ничего не значащим вопросом:
– Куда на ночь глядя? К нам или попутно?
– Попутно к вам, - весело ответил Гуров.
Сторож увидал на багажнике мотоцикла сетку с рыбой, подошел, пощупал линей, поглядел оценивающе, сказал с укором:
– Маловато что-то. Плохо ловилась?
– С меня хватит. Куда ее?
Подходили доярки, веселые, озорные, окружили Михаила, спрашивали:
– Какие новости, Мишенька, привез?
– Да вот заехал проведать, как живете, как надои, на что жалуетесь?
– Ну что за начальство пошло, прямо не начальство, а чистые доктора: как приехал, так сразу "на что жалуетесь?" -
– Нет бы что-нибудь интересное рассказать.
– Тоже доктора - о болезнях спрашивают, а лечить не хотят, - начала наступать Нюра.
– А на что ты жалуешься, барышня?
– обратился к Нюре Михаил, стараясь поддержать веселый тон.
– На руководство жалуемся, - с деланным недовольством насупилась Нюра.
– Целый месяц добивались подводы, чтобы нам пешком километры не мерить от лагеря до дома. Добились наконец, дояркам персонального мерина дали. А пастухам? Глядите, во-о-н они пешком пошли, когда еще дотопают. А им завтра чуть свет вставать. Как вам нравится, товарищ комсомольский вождь, такая забота о людях?
Нюра не сводила с Михаила глубокого, сложного взгляда, в котором было совсем не то, что в ее словах. Он чуть улыбнулся в ответ ей одними глазами, сказал:
– Мне, лично, никак не нравится. Я думаю, что мы с вами добьемся транспорта и для пастухов.
– А то нет, конечно, надо, - ввернул сторож.
– Кони все равно без дела стоят, только корм переводят.
– Кабы только корм, а то ж золото в навоз переделываем, государственные деньги жрут ни за что ни про что, наши деньги, - буйствовала Нюра.
– У тебя что по экономике?
– вдруг в упор спросил Михаил.
– Как что?
– даже растерялась Нюра.
– Отметка какая?
– Пятерка. А что?
– Вполне заслужила. Я, лично, тебе бы с плюсом поставил, - сверкнул озорно глазами Михаил.
– Это, Мишенька, ты по молодости такой добрый, - вкрадчиво ответила Нюра.
– Деньги деньгами, а насчет пастухов как? Пусть нашу колымагу им отдают, на черта она нам сдалась, - настаивала Лида.
– Чем ты недовольна, Лидочка?
– все шуточкой спрашивал Михаил.
– Ай пешком лучше?
– А за каким лешим тогда техника?
– резко бросила Нюра, стараясь отвлечь комсорга от Лиды.
– Машин в совхозе пропасть, бензину уйдет на пятачок, а этот чертов мерин сожрет за день столько, что на такси хватило б. Поглядите, как уплетает… Корове б лучше дали, та на три литра молока прибавила б.
Михаил понимал, что девушки совершенно правы: и пастухов, и доярок, и сторожа надо привозить и увозить на машине. Такое же положение и в свином лагере. Об этом нужно поговорить с Надеждой Павловной, а потом уже вместе нажимать на директора.
Пошел к мотоциклу, собираясь уезжать. Нюра следом за ним, весело и нараспев говоря:
– Вы, девчонки, как хотите, а я на телеге не поеду… У меня с комсомолом приятельские отношения.
– И затем Гурову еще громче: - Подвезешь, Мишенька, не откажешь?
– Садись, дорого не возьму, - кивнул на заднее сиденье нарочито серьезно Михаил.
Нюра не заставила себя ждать: не успел во весь голос затрещать мотор, как она с веселым визгом взгромоздилась на мотоцикл, который тотчас же рванул с ходу и по-заячьи запрыгал по лужайке, уже тронутой первой росой. Через три минуты они выскочили на дорогу. Миша прибавил газ. Нюра притворно забеспокоилась и, обхватив его руками за талию, прижалась покрепче к его упругому, сильному телу, ласково приговаривая: