Свет не без добрых людей
Шрифт:
– Одни хорошо, другие плохо, по-всякому работают, - ответил Федя и добавил скромно, будто смущаясь своих слов: - Я что, я знай свое дело делаю. А за другими начальство смотрит. Ему видней, кто как работает.
– Так не всегда бывает, - устало улыбнувшись, возразила Надежда Павловна.
– Иногда тебе видней, как твой товарищ работает.
– Оно, конечно, не без того, - не очень определенно отозвался Федя.
"Хитрит чего-то он", - подумала Посадова и продолжала:
– Почему так получается. Вот ты, Незабудка, к примеру, работаешь хорошо, а сосед твой плохо? А если ему помочь, может, и он бы хорошо работал?
Теперь Федя сообразил,
– Если он лодырь, так ему помогай, не помогай, а пользы мало - все будет глядеть, чтоб ты за него работу сделал.
– Такого пристыдить надо.
– Начальство стыдит. И ругает иной раз так, что моторы глохнут…
– Начальство начальством. А вы, коммунисты, актив. Что ж, вы молчите, миритесь с непорядками?
– Когда Гуров был, он тогда всем покоя не давал, - уклонился Незабудка от прямого ответа.
– Он не только по работе требовал, он помогал, если кто в технике слаб. И беседы разные проводил. А когда Гуров, значит, ушел, к нам назначили агитатором учителя, ну Сережку Сорокина. Он заходит в мастерские и беседы проводит. Интересно про Марс, про Венеру может рассказать, про стихи Маяковского. А вот чтоб по технике - тут уж, извините, карбюратора от радиатора не отличит.
– Ну так что ж, винить его в этом нельзя, - заступилась за Сорокина Надежда Павловна.
– Вот ты про Венеру или про стихи Маяковского можешь интересно, увлекательно рассказать?.. Не можешь. А технику ты знаешь, пожалуй, не хуже Михаила Гурова и руки у тебя золотые.
– Не-ет, - решительно замотал копной волос Федя.
– Лучше Миши никто у нас не знает.
Но Посадова не обратила внимания на его реплику и продолжала:
– Так вот, ты, как коммунист, и дополнил бы Сорокина, заменил бы Гурова.
– Мишу Гурова заменить невозможно, - продолжал твердить свое Незабудка.
– Помочь ребятам я, конечно, могу и теперь помогаю.
– Надо помочь главному инженеру, - перебила его Посадова.
– И это должен сделать ты, коммунист, грамотный, высококвалифицированный механизатор. Партийное бюро назначило тебя агитатором в механические мастерские.
Федя открыл рот от удивления. Он еще не знал, радоваться ему или печалиться. В нем бродили противоречивые чувства: приятно было, что ему, молодому коммунисту, партийное бюро дает такое поручение, значит, доверяет; в то же время было боязно, в мыслях вставал один вопрос: а справлюсь ли? "Что я должен делать?" - спрашивал немой и такой откровенно открытый взгляд, который Федя устремил на секретаря партийной организации. И Надежда Павловна ответила ему.
Все оказалось не таким уж сложным. Вернулся Незабудка в цех возбужденный и своим обычным приподнято-веселым голосом объявил:
– Ну, хлопцы, дела-а-а!.. Назначен я к вам агитатором.
По такому случаю сделали "перекур". Посыпались колкие и безобидные шутки:
– Выбился-таки в начальники.
– А Сорокину что, отставку дали?
– Нам все одно, что хрен, что редька, что Сорокин, что Федька.
– И Сорокин будет, - сообщил Незабудка и добавил после паузы с подначкой: - Моим заместителем.
– Какую ж тебе за это зарплату установили?
– Самую высокую: благодарность рабочего класса, - не растерялся Федор.
– Вона как! От денег отказался, значит, ввиду сознательности.
– А что деньги? Так, базарный билет. А людское уважение ни за какие деньги не купишь!
– Растолкуй мне, товарищ агитатор, почему
– ввернул из-под трактора не прекративший работу Иван Цыбизов.
– На этот вопрос тебе ответит мой заместитель Сергей Александрович Сорокин, может, завтра, а может, послезавтра, потому как знать тебе про лунатиков совсем не к спеху, - серьезно, сверкая колючими глазами и сердито хмурясь, сказал Федя.
– А вот я тебе сегодня же должен растолковать, уважаемый товарищ Цыбизов, почему и как ты сжег подшипники, сколько дней ты еще будешь возиться со своим трактором и во сколько рублей обойдется государству твоя халатность. Это я тебе объясню немедленно, потому как весна не ждет, а у нас пропасть неисправных машин, и потому, как уже есть желающие следовать твоему дурному и заразительному примеру.
По-разному воспринимались совсем недвусмысленные Федины слова: одни одобрительно улыбались, другим - последователям дурного примера Ивана Цыбизова - совсем не до улыбок было. Только Станислав Балалайкин, не понявший обстановки, попытался "подкузьмить" начинающего агитатора. Маленький, юркий, сверкающий белыми зубами, он вынырнул откуда-то из-за спины и, протягивая вперед корявые руки, пропищал тоненьким голоском:
– А вот ты, Федя, как теперешний наш агитатор, ответь мне на мой непонятный вопрос: почему инкубаторские куры не квохчут?.. Обыкновенная курица квохчет, хочет сделаться наседкой, чтоб, значит, цыплят выводить, о потомстве, выходит, заботится, а та, что в инкубаторе родилась, та не квохчет, и, значит, ей до потомства делов нет. Вот и скажи, почему так получается?
Федя хотел ответить, что и этот вопрос разъяснит Сорокин, да подумал, не солидно как-то получается, мол, все к заму отсылаю. Зачем тогда "сам", когда все делает "зам"? Решил испробовать свои силы в "науке", ответить:
– От наследственности не квохчет, - сказал он авторитетно и нахмурился.
– Раз ее люди без помощи наседки вывели в инкубаторе, то и она решила не заниматься кустарщиной.
– Вот видишь, как интересно получается, - подхватил Станислав.
– Хоть и курица, и мозгов, говорят, у ней совсем считай что нет, а все ж помнит, что ее без матки родили и сама, значит, маткой быть не желает.
– Закон наследственности действует, - с апломбом повторил Незабудка, а охочий до разговора Балалайкин продолжал с завидным интересом философствовать, тоже демонстрируя свою эрудицию.
– Тут, я вам скажу, никакой не закон, а просто куриная несознательность. До потомства ей и заботы никакой нет, сама живу в свое удовольствие, яйца вам несу, потому как за это вы меня кормите-поите, а цыплят выводить - увольте, не моя обязанность. Три недели на яйцах сидеть да потом месяц выхаживать их, дрожать над каждым - на черта, думает, мне это сдалось. Если вам, людям, нужны эти цыплята, так вы сами садитесь на яйца и выводите их. А я, говорит, отказываюсь, потому как сознательности у меня никакой общественной нет. О себе думаю, о себе и забочусь.
– А мы с вами не инкубаторские куры, - сказал Федя, беря Станислава за локоть.
– У нас есть общественная сознательность, и потому мы кончаем языками чесать и начинаем дело делать.
Сказав это, он решительно полез под трактор к Ивану Цыбизову.
…На следующий день в обеденный перерыв Федор Незабудка сидел в кабинете директора совхоза и, разглаживая испачканный в мазуте, исписанный цифрами листок бумаги, говорил с ужимкой:
– Я к вам, Роман Петрович, по поручению ребят, как, значит, агитатор.