Свет погас
Шрифт:
Он чувствовал, что избавил Торпенхау от опаснейшего соблазна.
— Навряд ли это хуже, чем торчать с пьяным скотом в мастерской. А вы за три недели ни разу трезвым не были. Пьёте без просыпу, да ещё воображаете, будто вы лучше меня!
— Это как же понимать?
— Как понимать! Вот узнаете, пускай только мистер Торпенхау возвернется.
Ждать пришлось недолго. Бесси встретила Торпенхау на лестнице, но он не удостоил её внимания. Он привёз столь важную новость, что никакая Бесси на свете не могла его заинтересовать, а Нильгау и Беркут топали вслед за ним по лестнице, громогласно призывая Дика.
— Пьёт
Она украдкой проскользнула за мужчинами, чтобы увидеть, как свершится правосудие.
Они с весёлыми возгласами ввалились в мастерскую, где их что-то уж слишком бурно приветствовал жалкий, отощавший, измождённый, сутулый страдалец, — давно не бритый, с сизой щетиной на подбородке, он тревожно поглядывал на них исподлобья. Хмель действовал так же активно, как сам Дик.
— Тебя ли я вижу? — спросил Торпенхау.
— Вот все, что от меня осталось. Присаживайся. Дружок в добром здравии, а я хорошо поработал.
Он покачнулся, едва устояв на ногах.
— Вижу, как ты поработал, такого с тобой сроду не бывало. Ну и дела, ведь ты…
Торпенхау многозначительно поглядел на своих друзей, и они ушли, решив позавтракать где придётся. Тогда он высказался; но дружеские упрёки слишком сокровенны и задушевны, чтоб их печатать, а Торпенхау употреблял столь образные и сильные выражения, не считаясь с приличиями, и презрение его было столь неизъяснимо, что никто не узнает доподлинно про этот разговор с Диком, который только моргал, жмурился и хватал друга за руки. Потом виноватый испытал потребность хоть как-то оправдаться. Он был убеждён, что нисколько не погрешил против добродетели, и к тому же у него были причины, совершенно не известные Торпенхау. Сейчас он все объяснит.
Он встал, с трудом распрямил плечи и заговорил, смутно различая лицо собеседника.
— Ты прав, — сказал он. — Но и я прав тоже. После твоего отъезда у меня что-то приключилось с глазами. Я пошёл к окулисту, и он посветил мне газогенератором — то бишь газопроводом — прямо в глаза. Это было уже давненько. Он сказал: «Рубец на голове… сабельная рана и зрительный нерв». Это ты заметь. Значит, я ослепну. Но, прежде чем ослепну, я хочу закончить одну работу; мне кажется, я непременно должен её закончить. Я уже и сейчас вижу плохо, но когда бываю пьян, зрение обостряется. Я сам не знал, что бываю пьян, покуда мне не сказали, и все же работу необходимо продолжать. Вот она, можешь поглядеть, ежели хочешь.
Он указал на почти готовую Меланхолию, ожидая изъявлений восторга.
Торпенхау хранил молчание, и Дик тихонько заплакал от радости, что вновь видит друга, от горестного сознания своей провинности — если он и впрямь совершил провинность, — после которой Торпенхау стал таким отчуждённым и безразличным, и от детской обиды, уязвлённый в своём тщеславии, потому что Торпенхау ни единым словом не похвалил его изумительную картину.
Долгое время спустя Бесси заглянула в замочную скважину и увидела, что Торпенхау обнял Дика за плечи, и они, как бывало, расхаживают по мастерской. Тут она произнесла до того непристойные слова, что возмутила даже Дружка, который терпеливо ожидал своего хозяина на лестничной площадке.
Глава XI
Жаворонок поёт, бога хваля,
И куропатка
А я уж забыл, как бродил по полям,
По цветущим коврам лугов.
Горько не знать ни ночи, ни дня,
Но горше знать, что мой час наступил
И охотничий рог трубит без меня,
А ведь некогда сам я в него трубил.
Третий день после своего возвращения Торпенхау встретил с тяжёлым сердцем.
— Стало быть, ты утверждаешь, что не можешь работать без виски? Обычно бывает как раз наоборот.
— Вправе ли пьяница клясться своей честью? — спросил Дик.
— Да, если прежде он был таким же славным малым, как ты.
— Тогда даю тебе честное слово, что это так, — сказал Дик, лихорадочно шевеля пересохшими губами. — Друг мой, я уже едва различаю твоё лицо. Целых два дня ты не позволяешь мне выпить ни капли — ежели признать, что прежде я беспробудно пьянствовал, — и я даже не притронулся к работе. Не удерживай меня больше. Ведь в любой миг я могу совсем ослепнуть. Точки, пятна, головные боли и тягостные мысли одолевают меня пуще прежнего. Клянусь, я вижу вполне ясно, когда… когда бываю в подпитии, как ты изволишь выражаться. Пускай Бесси позирует мне ещё всего три раза, и дай мне это самое… ну, чего я жажду, а там картина будет готова. Ведь за три дня я не сдохну. В худшем случае допьюсь до белой горячки.
— Ладно, но ежели я дам тебе три дня, можешь ты обещать мне бросить после этого работу и… все прочее, пускай даже картину не удастся закончить?
— Нет, не могу. Ты не представляешь себе, как много значит для меня эта картина. Но, конечно же, ты волен кликнуть на помощь Нильгау, вы повалите меня на пол и скрутите верёвками. За картину я готов драться, но за виски не стану.
— Что ж, валяй. Даю тебе три дня, хотя ты надрываешь мне сердце.
Дик снова взялся за дело и работал как одержимый; зелёный змий не покидал его и рассеивал рябь перед глазами. Меланхолия была почти закончена и во всех отношениях получалась именно такой или почти такой, как он мечтал. Дик подшучивал над Бесси, которая неустанно напоминала ему, что он «пьяный скот»; эти попрёки ничуть его не затрагивали.
— Бесс, ты просто не понимаешь. Впереди уже показалась земля, вскоре мы бросим якорь и поразмыслим над сделанным. Когда я окончу картину, уплачу тебе за целых три месяца, а как только примусь за новую… впрочем, это неважно. Ежели ты получишь плату за три месяца, то, надеюсь, не будешь меня так ненавидеть?
— Ну, ещё чего! Я вас ненавижу и буду ненавидеть по гроб жизни. Мистер Торпенхау не хочет со мной даже разговаривать. Он только разглядывает всякие карты да листает книжицы в красных обложках.
Бесси предпочла умолчать о том, что она снова попыталась взять Торпенхау измором, но он, выслушав все мольбы, подхватил её, чмокнул в щёчку, а потом выставил за дверь и посоветовал быть умницей. Почти все время он проводил в обществе Нильгау, толкуя о близкой войне, о транспортных судах и тайных приготовлениях, которые полным ходом шли в доках. Дика он не желал видеть до тех пор, пока картина не будет закончена.
— Дик работает над выдающимся произведением, — сказал он Нильгау, — в совершенно необычном для него духе. Но при этом напивается до чёртиков.