Свет погасших звезд. Они ушли в этот день
Шрифт:
Георгий Бурков родился 31 мая 1933 года в Перми. Еще с детских лет будущий актер страдал от своей неполноценности. Некрасивый мальчишка в роговых очках, прозванных «велосипедами», да еще шепелявый, он ничего, кроме смеха, у своих сверстников не вызывал. И хотя смех этот был по большей части беззлобный, однако Буркову от этого было не легче – в душе он постоянно страдал от такого отношения. А потом отец подсказал ему путь, который в итоге и выведет Буркова в люди. Увидев однажды, как унижают его сына во дворе, Иван Бурков, человек мягкий и добрый, дождался прихода сына домой и сказал ему фразу, которая многое решила: «Не можешь взять красотой, бери умом».
Бурков засел за книги. Читал больше не приключенческую литературу, а философские трактаты, из которых выписывал в специальную тетрадку умные мысли. С 4-го класса стал
Самое удивительное, но из всей их дворовой компании именно будущее Буркова сложится наиболее удачно, даже счастливо. «Гадкий утенок» превратится в «лебедя», став гордостью не только родного уральского города Пермь, но и всей страны. А остальные его друзья по дворовой компании с улиц Карла Маркса и Пушкина либо затеряются по жизни, либо вовсе сгинут, как Колька Юкин, который повесился, Юрка Фомин, который утонул, или Эрка Оборин, который умер от какой-то страшной болезни в 16 лет. Ну, а те, кто все же доживет до седых волос, будут с гордостью вспоминать, что когда-то жили в одном дворе с Жоркой Бурковым. Им будет неведомо, что сам Бурков будет думать так только первые несколько лет своей звездной жизни. А потом у него наступит разочарование. Он поймет, что слава принесла ему больше проблем, чем счастья, поскольку разбила его душу на две половины. Две не совместимые друг с другом половины.
После окончания школы друзья Буркова подались кто куда: кто в инженеры, кто во врачи. Бурков же ринулся осуществлять свою мечту: хотел доказать, что его прошлая никчемность была глубоким заблуждением сверстников. И отправился покорять Москву, мечтая поступить в ГИТИС. Но жизнь быстро расставила все по местам: его не приняли. Причем удар был из разряда наотмашь: услышав дикцию Буркова, председатель приемной комиссии вынес жестокий вердикт: «Вам в актеры идти противопоказано!» Это было первое поражение Буркова на его пути к славе. Он впервые явственно осознал, что его прежние рассуждения о собственной значимости ничего не стоят. Что его удел такой же, как и у большинства его сверстников – скучная провинциальная жизнь в родном городе и работа в какой-нибудь школе или на стройке. И с этой мыслью ему пришлось жить несколько лет, в которые вместилось многое: сначала учеба в пединституте на факультете физкультуры, затем переход в Пермский университет на юрфак.
Профессия юриста в Советском Союзе всегда считалась перспективной, но в середине 50-х это стало особенно модно, поскольку разоблачения беззаконий сталинских времен сулили молодежи хорошие перспективы в будущем. Однако Буркова эти перспективы не впечатляли. В нем как заноза сидела та фраза, сказанная председателем экзаменационной комиссии: «Вам в актеры идти противопоказано». Ситуацию усугубляло и то, что про его бесславную поездку в Москву знали все его приятели во дворе. И это заставляло Буркова страдать еще сильнее. И тут на помощь ему опять пришел отец.
Когда он узнал, что его сын собирается бросить юрфак и стать артистом, поступив для начала в театральную студию при окружном Доме офицеров, он согласился содержать его на свою зарплату. А она у него была не шибко-то и большой. Но отец хорошо понимал сына. Когда-то и он точно так же пытался доказать всем, что может достичь гораздо большего, чем ему предрекали, однако потерпел на этот пути провал. Во многом потому, что никакой поддержки со стороны у него не было. И теперь, видя, как его собственный сын идет этим же путем, он просто обязан был подставить ему плечо. Тем более что он был чуть ли не единственным человеком, кто сумел разглядеть в нем задатки будущей знаменитости. Ведь даже мать Буркова в это не верила, то и дело повторяя: «Ну, какой из тебя артист, сынок? Вот Крючков – это артист, и Рыбников тоже.
В 1958 году, без всякого театрального образования, Бурков был принят в труппу драмтеатра в городе Березники. Когда это случилось, Бурков был на седьмом небе от счастья. Все-таки скептики были посрамлены. И даже его родная мама взяла свои слова обратно, когда в первой же пьесе Буркову доверили играть «героическую» роль: Костю в «Горной балладе». А уж когда год спустя его пригласили в Пермский областной драмтеатр, тут уж скептиков и вовсе не осталось. Однако минуло совсем немного времени, и Бурковым стали владеть уже иные чувства. Он явственно осознал, что в этот театр он принят без всяких перспектив когда-нибудь выбиться в премьеры. Его даже тарифицировать не хотели, считая уровень его актерской игры слабым. Бурков тогда опять дрогнул и хотел бросить театр и заняться чем-то другим: например, поступить на истфак МГУ. Но, видно, вспомнил о своем предыдущем походе в Москву, который закончился провалом, испугался повторения этого и остался в Перми. Новых насмешек в своей никчемности Бурков бы не пережил.
В театре он уже работал без особого энтузиазма. А в 62-м взял и перешел в другой – в Кемеровский. Но раздвоенность продолжала жить в Буркове: все мечты его были о столице, а реальная действительность была иной – скучной, никчемной. Но каждый, кому Бурков хотя бы раз заикался о своих грандиозных планах, поднимал его на смех. Другим актерам, мечтавшим о том же, сочувствовали, а над ним откровенно смеялись, поскольку всем казалось, что слава и Бурков – понятия несовместимые.
В начале 1965 года в труппе Кемеровского драмтеатра только было и разговоров о том, что их актер Бурков отправился в Москву показываться самому Борису Львову-Анохину – главному режиссеру Театра Станиславского. Актеры судачили, что Анохин якобы услышал о Буркове от какого-то заядлого театрала и изъявил желание посмотреть его в деле. Вот Бурков и рванул в столицу. Однако труппа была уверена – ничего у него не выйдет. «Рылом не вышел наш Жора для столицы, – съязвил кто-то из актеров. – Его предел – это наша дыра, а не Театр Станиславского!» Намек был более чем понятен.
Театр Станиславского считался не последним в стране, в его труппе было собрано целое сонмище звезд советского кинематографа: Евгений Леонов, Петр Глебов, Евгений Урбанский, Дзидра Риттенберг, Майя Менглет, Владимир Коренев, Ольга Бган. Представить себе в этом созвездии громких имен имя Георгия Буркова, пусть даже в роли актера на роли «кушать подано», никто из его коллег просто не мог. А представить пришлось, поскольку уже спустя неделю после отъезда Буркова в Москву голубиная почта донесла до Кемерова весть о том, что Буркова приняли в театр. Говорили, что он показался в роли Поприщина из гоголевских «Записок сумасшедшего» и из всего худсовета театра понравился одному Львову-Анохину. Но его слово оказалось решающим. Труппа Кемеровского театра была в шоке: ничего подобного в его истории за последние полтора десятка лет еще не происходило. Но впереди у коллег Буркова было еще одно потрясение, не менее сильное, чем первое.
Следом за вестью о приеме Буркова в Театр Станиславского из Москвы пришла новость о том, что его оттуда… благополучно выгнали. И повод назывался веский: за пьянку. Вот в эту весть труппа Кемеровской облдрамы поверила охотно и с радостью: все знали о пристрастии Буркова к питию и полагали, что она рано или поздно испортит его так счастливо начавшуюся в столице карьеру. Однако даже самые ярые недоброжелатели Буркова не могли себе представить, что это произойдет столь быстро. Впрочем, и сам виновник скандала этого не ожидал. Просто от свалившегося на него счастья у него закружилась голова и он на какое-то время утратил чувство реальности. На пару со своим кемеровским приятелем они купили в ближайшем магазине несколько бутылок водки и хорошенько отпраздновали долгожданное покорение Бурковым Москвы. Гуляли всю ночь, и когда на следующий день Буркова срочно вызвали в театр, чтобы заткнуть им прореху – надо было срочно заменить заболевшего актера-эпизодника, – администрация ахнула: дебютант явился опухший, с красными глазами и сильным перегаром. Говорят, зычный крик директора театра «Вон отсюда!» был слышен даже на улице.