Свет погасших звезд. Они ушли в этот день
Шрифт:
Расплата последовала тут же: Буркова уволили из театра, едва успев в него принять. Он уже готов был покинуть столицу, когда в дело вмешался все тот же Львов-Анохин. Режиссер не только взял Буркова на поруки, дав ему месяц испытательного срока, но также согласился взять его на денежное довольствие: согласился ежемесячно выплачивать из своего кармана 100 рублей. Так Бурков остался в Москве. Правда, был задействован в театре всего в одной рольке – играл солдатика в «Ученике дьявола». Роль была из разряда «полуторарублевых» в прямом и переносном смысле: за нее 31-летнему артисту платили 1 рубль 50 копеек за спектакль, что вполне соответствовало ее месту в представлении. Однако Бурков был благодарен судьбе и за это: возвращение в Кемерово
Стремительное покорение Бурковым Москвы одним театром не закончилось. Минуло всего четыре месяца после его приезда в столицу, как он женился. Причем, учитывая, что до этого Бурков никогда в героях-любовниках не ходил и среди коллег по театру слыл скорее тихоней, чем донжуаном, его женитьба стала новым потрясением для всех, кто его знал. И было от чего удивиться, ведь он женился на юной прелестной девушке 19 лет от роду, да еще коренной москвичке. Думается, даже для самого Буркова эта женитьба явилась полной неожиданностью и объяснялась только одним: вечный второй номер решил с ходу наверстать упущенное и потрясти своими успехами воображение всех тех, кто долгие годы считал его никчемным.
Женой Буркова стала актриса Театра Станиславского Татьяна Ухарова. По ее же словам, их знакомство произошло в театре, у доски объявлений. Увидев Буркова, одетого в красный свитер с белыми крапинками и суконные брюки, сутулого и в очках, Татьяна испытала к нему одно чувство – жалость. Он показался ей таким неустроенным и забитым, что ей захотелось погладить его по голове и пожалеть. «Вечный неудачник», – подумала она про Буркова, и именно это ей в нем и понравилось. В их театре почти все актеры-мужчины изображали из себя победителей, хорохорились перед актрисами и обещались достать с неба любую звезду. Бурков ничего не обещал. Он просто однажды сказал Татьяне: «Выходи за меня замуж», и она согласилась. В театре это было воспринято как чистый альтруизм со стороны Татьяны: дескать, она хочет помочь провинциалу с московской пропиской. Но молодым было наплевать на эти разговоры: им было хорошо друг с другом и совместная жизнь впереди казалась если не раем, то уж не адом точно. Во всяком случае, так думала Татьяна. Но прозрение наступило очень быстро – уже в день свадьбы. На календаре было 25 июня 1965 года.
То, что случилось с Бурковым в день свадьбы, было типичным проявлением его извечной неуверенности в себе. Даже сейчас, когда, кажется, все козыри шли ему в руки – зачисление в театр, женитьба на москвичке, – он так и не смог самостоятельно преодолеть это чувство. Ему понадобился помощник – водка. И перед тем как пойти в загс, Бурков позволил себе выпить для храбрости. Но, видно, не рассчитал дозу, поскольку в загсе его развезло так сильно, что он стал заваливаться на невесту. А потом, чтобы не упасть, и вовсе схватил ее в охапку, чем привел всех присутствующих в неописуемый ужас. Кое-как церемонию удалось довести до конца, но настроение у всех было напрочь испорчено. У всех, но не у Буркова, который не только не извинился перед невестой, но уже дома, во время застолья, позволил прилюдно ее оскорбить, плохо отозвавшись о ее прическе.
Была у Буркова такая черта – удел всех унижаемых в детстве детей: вымещать свою злость на тех, кто слабее тебя. Вот и в тот вечер эта черта проснулась в Буркове. Татьяну он сильно обидел, после чего она в сердцах скомкала свидетельство о браке и выбросила его в открытую форточку. А сама убежала из дома. После этого торжество было испорчено бесповоротно. Немногочисленные гости стали расходиться, причем большинство из них было уверено, что дни этой семьи сочтены. Но они ошиблись. Татьяна вернулась домой ближе к ночи, тоже уверенная, что все кончено. Но Бурков встретил ее очень доброжелательно и как ни в чем не бывало сказал: «О, жена моя вернулась!» И конфликт на этом был исчерпан.
В начале 66-го исполнился
В сложившейся ситуации единственным шансом громко заявить о себе могло стать для Буркова кино. Однако и здесь у актера долгое время ничего путного не выходило. Он опять оказался на вторых ролях.
Сниматься Бурков начал спустя год после приезда в Москву. Но серьезным творчеством это назвать было нельзя: так, маленькие рольки. В фильме Михаила Богина «Зося» он сыграл молодого солдатика, а в «Ангеле» Андрея Смирнова гимназиста, однако последняя роль до широкого зрителя не дошла – фильм положили «на полку» по причине неверной трактовки событий Гражданской войны.
Только ранней осенью 1967 года Буркову улыбнулась удача: ему удалось попасть в поле зрения признанного мастера комедии Эльдара Рязанова. Тот собирался снимать свою очередную комедию – «Зигзаг удачи» – и искал исполнителя на роль выпивохи-ретушера Пети, озабоченного лишь одной проблемой: где бы гульнуть в хорошей компании. Увидев Буркова, которого привела на съемочную площадку его ассистентка, Рязанов воскликнул: «Да у него же идеальное лицо спившегося русского интеллигента!» И практически сразу утвердил его на роль Пети. В итоге именно эта роль и откроет Буркова для широкого зрителя.
Еще в конце 50-х Бурков написал в своем дневнике, что он мечтает найти себе настоящего друга, хотя сам быть другом не умеет. Друзей у него действительно никогда не было. Были однокашники, коллеги, собутыльники, но человека, которому он мог бы рассказать самое сокровенное, возле него так и не появилось. В детстве и юности Бурков сильно страдал по этому поводу, но потом пообвыкся. И когда приехал в Москву, был на этот счет уже спокоен: знал, что уж в этом волчьем городе, как он сам его называл, искать настоящих друзей бессмысленно. Тем более в той среде, в которой ему приходилось вращаться.
Однако людей, которые могли помочь продвижению его карьеры, Бурков постоянно искал, был буквально нацелен на них. В 69-м, когда снимался в фильме «Случай с Полыниным», он сошелся с Олегом Ефремовым. Причем не на съемочной площадке, где они мало соприкасались, а за пределами ее – во время дружеских застолий, которые проходили на разных квартирах. Поскольку оба были большими мастерами по части выпивки, они быстро нашли нужный язык друг с другом. Хотя со стороны их союз выглядел странным: уж больно разными людьми они были. Ефремов, будучи при славе и регалиях, держался гордо, даже высокомерно, а из Буркова его провинциализм лез буквально из всех щелей. Он даже такси не мог поймать – так боялся этого процесса. А в ресторане всегда зажимался перед официантами, что неизменно веселило Ефремова. Однако именно этим Бурков, видимо, и нравился ему: подобное покровительство тешило его самолюбие. Поэтому, когда в 70-м Бурков как-то проговорился ему о своей неустроенной жизни в Театре Станиславского, Ефремов коротко бросил ему: «А ты валяй ко мне в „Современник“. И Бурков тут же взял расчет на прежнем месте. Но уже спустя несколько месяцев горько пожалел об этом.