Свет праведных. Том 1. Декабристы

Труайя Анри

– Прекрасно! Прекрасно!.. Давайте начнем немедленно!

«Он позволит мне выиграть!» – решила она. Однако Михаил Борисович сделал все, чтобы победить ее. Но когда произносил «Шах и мат!», взгляд его блуждал, выражая чуть не муку.

– Вы отлично играли! – сказала она.

– Нет! Я был зол! А вы рассеянны!

И в самом деле, в течение всей партии она думала о Николае. Глаза Михаила Борисовича печально упрекали ее в этом. Она попросила его о реванше. Он с благодарностью согласился. Софи играла теперь лучше. Борьба была еще не закончена, когда прозвенел час обеда. Они решили сделать передышку до вечера. После еды Михаил Борисович удалился в свою комнату отдохнуть.

Пришла Василиса и предложила свои услуги. Он убрал голые ноги под одеяло. Старуха сложила руки и прошептала:

– Еще вчера вы не захотели, чтобы я почесала вас, барин! Неужели я плохо это делаю?

– Ты надоедаешь мне! – проворчал он. – Я просто не хочу этого, и все! Пошла вон!

– Я опозорилась на старости лет! – проворчала Василиса.

И ушла в слезах. Михаил Борисович погрузился в легкий сон, проспал до шести часов и проснулся, услышав звон колокольчиков какого-то экипажа. Поглядев в окно, он узнал коляску предводителя дворянства из Опочки, надоедливого Пешурова.

– Что опять нужно этому типу? – произнес Михаил Борисович, подавив зевоту.

Разозлившись, что его тревожат, когда он собрался продолжить шахматную партию с Софи, хозяин дома вышел навстречу гостю и, не предложив ему ничего выпить, провел в свой кабинет. Едва усевшись, Пешуров выгнул спину, вытянул шею и сказал:

– Правда ли то, что ваш сын уехал в Санкт-Петербург?

– Да, – удивившись, ответил Михаил Борисович. – А в чем дело?

– Получали ли вы известия от него?

– Еще нет.

– А знаете, что там происходит?

– Нет.

– Именно так я и предполагал! Правительство запретило публиковать эти сведения! Но в официальных кругах, где я вращаюсь, все уже известно. Сегодня утром начальник почтового ведомства сообщил мне дополнительные подробности. Я счел своим долгом предупредить вас по пути…

Пешуров хотел произвести впечатление, округлил глаза испуганной птицы и закончил:

– Столица полностью затоплена!

В груди Михаила Борисовича образовалась пустота. Боль нахлынула так внезапно, что он сначала испугался за себя и только потом подумал о сыне. Когда сердце вновь забилось нормально, он прошептал:

– Но это же не в первый раз…

– Другие наводнения были безобидны в сравнении с нынешним, – заметил Пешуров. – Говорят, что царь с семьей вынуждены были бежать из города, что каждый второй житель утонул, множество домов разрушено…

Михаилу Борисовичу была известна склонность Пешурова к трагедии, ведь он не мог рассказать о катастрофе, не добавив от себя чудовищных подробностей. Но, даже отдав дань этой страсти к преувеличениям, нельзя было исключать вероятность того, что наводнение обернулось многочисленными жертвами. В этой ситуации затянувшееся молчание Николая вызывало серьезнейшую тревогу. Пока Пешуров, увлеченный собственным рассказом, описывал затопление Зимнего дворца и Адмиралтейства, охваченную печалью русскую аристократию и стертый с лица земли Санкт-Петербург, Михаил Борисович, сдерживая остроту чувств, углубился в собственные размышления.

– Благодарю вас, что оповестили меня, любезный Алексей Никитич, – произнес он наконец. – Но если увидите мою сноху, не повторяйте ей то, что только что сообщили мне. Для этого еще будет время. Вы меня понимаете, не так ли?

– Понимаю и одобряю вас! – воскликнул Пешуров, пожимая ему руки.

Он немного задержался, вероятно, надеясь, что его угостят чаем или ликерами, но в конце концов поднялся, разочарованный, раздосадованный, с пересохшим горлом. Михаил Борисович проводил его до передней, опасаясь, что они столкнутся с Софи. Зная, как глуп Пешуров, он легко мог себе представить,

как тот случайно проболтается и выдаст секрет. К счастью, молодая женщина осталась у себя, несмотря на рулады предводителя дворянства, который говорил по-французски, чтобы его не поняли слуги.

Когда он уехал, Михаил Борисович спешно вернулся в свой кабинет, будто его ожидало там важное дело. Закрыв дверь, он рухнул в кресло. Что произойдет, если Николай не вернется? Он представил сына погибшим в наводнении, горе Софи и себя, утешающего ее, оказывающего поддержку смертельно бледной в своем траурном платье снохе. Если он сумеет быть убедительным, она останется с ним в Каштановке. Николая здесь больше не будет, следовательно, сын уже не разлучит их. Весь свет окажется далеко, оставив их лицом к лицу. Она станет его женой, но никто не будет знать об этом. Он подарит ей такую любовь, какой она не познала с его сыном. И Михаил Борисович вдруг осознал, что желает смерти Николаю. Мистический страх охватил его, но он не отвергал своих грез. Достигнув такой стадии возбуждения, он уже не испытывал столь сильных угрызений совести, чтобы подавить свое желание. Он пойдет вперед с этим тяжким грузом на плечах. Послышались три робких удара в дверь. Он вздрогнул. Это была Софи, пришедшая, чтобы предложить ему сыграть в шахматы. Она улыбалась, была беззаботна, находясь за тысячу лье от драмы, героиней которой являлась.

– Пешуров приезжал повидать вас, батюшка?

– Да.

– Чего он хотел?

– Да так, ничего… визит вежливости.

Разговаривая со снохой, он наблюдал за ней с каким-то ликующим страхом, преступным наслаждением. На ней было светлое платье, а он представлял ее себе в черном. И именно за вдовой своего сына он шел по гостиной. Перед шахматной доской, затем позднее, за столом, он продолжал вести двойную жизнь. Михаил Борисович жестикулировал и произносил слова, которых ожидали от него, но какая-то, самая важная часть его существа потеряла связь с реальностью. Когда пришло время для сна, Софи проводила свекра до двери его комнаты. Он притворился усталым и оперся на руку снохи. Сквозь ткань ее платья Михаил Борисович чувствовал, совсем близко, ток молодой крови. В тот вечер он встал на колени перед иконой и молился дольше, чем обычно. Размашистые крестные знамения, которыми он осенял себя, не прогоняли наваждения. Он забрался в кровать, так и не облегчив совести. Ночью Михаил Борисович так напряженно думал о Софи, что ему не понадобилось бродить по коридору, чтобы вообразить то, чего он желал.

На следующий день погода прояснилась, и Софи воспользовалась этим, чтобы нанести визит своей золовке. Михаил Борисович после полудня томился от скуки. Напрасно месье Лезюр предлагал ему разыграть шахматную партию. Его ничто не интересовало. До самого вечера у него не было иного развлечения, помимо нападок на француза и созерцания его кислых мин. В час, когда зажигали лампы, коляска вернулась. Принимая Софи в кабинете, Михаил Борисович был поражен расстроенным выражением ее лица.

– Отец, – сказала она, – Мария только что сообщила мне ужасную вещь: в Санкт-Петербурге – наводнение!..

У него хватило достоинства, чтобы притвориться удивленным. Но мускулы лица не подчинялись ему. Восклицания звучали фальшиво. Однако Софи, охваченная глубокой тревогой, не замечала, что он разыгрывает комедию.

– О Господи! Это невероятно! – воскликнул Михаил Борисович. – Но от кого Мария узнала эту новость?

– От Владимира Карповича, – ответила Софи. – Он сам узнал об этом вчера во Пскове.

– Я опасаюсь провинциальных сплетен. Нужно подождать более подробных сведений, прежде чем волноваться!