Свет праведных. Том 1. Декабристы
Шрифт:
– Нет, батюшка, – сказала Софи. – Я поеду.
Он запаниковал и пролепетал:
– Уедешь?.. Как уедешь?.. Зачем уезжать?.. Вы не должны!.. Это бессмысленно!..
– Вы забываете, что я не получаю писем от Николая с тех пор, как он уехал!
– И что такого! Вы получите письмо завтра или послезавтра… Кстати, наш дом расположен далеко от канала… Это должно бы успокоить вас… С Николаем ничего не случилось… Абсолютно ничего!
– Пока я не получу тому подтверждение, я не буду знать покоя.
Михаил Борисович опустил голову. Упорство снохи огорчало его. Как она дорожила своим мужем! Софи села в кресло у окна. Усталость отражалась на ее лице. Она плакала. Ее ресницы были еще влажны. Михаил Борисович не мог
– Я поеду с вами, – вдруг сказал он.
– О нет! – воскликнула она.
– Я не могу допустить, чтобы вы одна носились по дорогам!
– Я ничем не рискую.
– О нет, Софи! – пробормотал он. – И потом, можете вы представить меня в этом доме без сына, без снохи?..
– Вы не в таком хорошем состоянии, чтобы вынести путешествие, отец.
– Полноте! Я чувствую себя значительно лучше!
Он представил себе, как едет с Софи в кибитке и касается ее при каждом толчке. А потом – остановки на постоялых дворах, трапезы вдвоем, сон в плохих постелях, разделенных тоненькой перегородкой! Четыре дня счастья!.. А в конце пути, если Бог того захочет, ужасная, великолепная новость о смерти Николая!
– Да, – продолжил он, – решено: если завтра вы не получите письмо, мы уедем оба!
Будто не слыша его, она пробормотала:
– Я вот о чем сейчас подумала: кое-кто может сообщить мне что-нибудь!
– Кто?
– Дарья Филипповна. Ее сын в Санкт-Петербурге. Может быть, он упоминал о Николае в своих последних письмах к ней? Я поеду повидать ее!
– И не думайте! После того, что произошло между нашими семьями…
– Судьба Николая слишком волнует меня, чтобы я остановилась из-за этих ничтожных ссор, – возразила Софи.
Она позвала слугу и приказала снова заложить коляску.
– Хорошо. Я велю слуге сопровождать вас, – вздохнул Михаил Борисович.
Смягчившись, Софи, протянув ему руки для поцелуя, сказала:
– Я не долго буду отсутствовать, обещаю вам. Наверное, вы считаете меня невыносимой. Но поймите мою тревогу. Я больше не живу…
– Как и я! – пробормотал он. – Как и я! Поезжайте, дитя мое! И да поможет вам Господь в пути!
Семейство Волковых собиралось садиться за стол, когда Семен, старший среди слуг, открыл дверь и дрожащим голосом объявил, что госпожа Озарёва желает переговорить с хозяйкой дома. Дарья Филипповна, у которой вдруг отказали ноги, не могла теперь подняться из кресла. «Кто ее предупредил? – задумалась она. – Слуга, сосед – недоброжелатель?» Дарья Филипповна догадывалась, что произойдет дальше: упреки, крики, оскорбления! Ее растерянный взгляд обратился на трех дочерей. Лучше умереть, чем быть опозоренной у них на глазах! Замолчавшие от неожиданности невинные создания как будто говорили: «Чего хочет от нас эта непрошеная гостья?» Но голос Семена уже затихал в присутствии посетительницы. Послышалось шуршание ткани. Божественная справедливость вошла в салон в образе Софи. По знаку матери Елена, Наталья и Евфросинья склонились в реверансе и послушно удалились. «Да свершится воля твоя, Господи! – подумала Дарья Филипповна. – Я согрешила в темноте, так покарай меня при свете!»
И мысленно она подставила горло под нож.
– Мадам, – сказала Софи, – прошу прощения, что побеспокоила вас в столь поздний час.
Столь учтивое приветствие удивило Дарью Филипповну, в которой ожила робкая надежда. Когда Софи изложила ей цель визита, последние опасения исчезли и Дарью Филипповну охватила неистовая радость. Еще немного, и она сочла бы жену Николая приятной женщиной.
– Увы! – ответила Софи хозяйка. – Я в таком же положении, как и вы. Мой сын
– Как, это Пешуров?..
– Ну да! Разве он не нанес вам визит после того, как посетил меня? Он сказал мне, что собирается сделать это.
– Он приезжал, приезжал! – пробормотала Софи.
Она задумалась, почему свекор скрыл от нее, что узнал от Пешурова о катастрофе. Наверняка он не хотел волновать ее до тех пор, пока не получит достоверных известий. Такое объяснение было самым достойным. Она предпочла бы довольствоваться этим. Но вспомнила, какое наигранно удивленное лицо было у Михаила Борисовича, когда она рассказывала ему о том, что он уже знал, и ею овладело чувство неловкости. Подобное притворство, даже во имя милосердия, было недостойно с его стороны. Софи уже не различала правду и ложь. Отношения с этим человеком представлялись ей двусмысленными, теплыми и вместе с тем опасными. Молодая женщина дала себе слово, что скажет ему, насколько она рассержена тем, что он не предупредил ее тут же об опасности, угрожавшей Николаю. Затем передумала, осознав, сколь бесполезна такого рода дискуссия. Всем ее аргументам Михаил Борисович противопоставит благородный облик отца семейства, озабоченного покоем детей. В конце концов виноватой окажется она!
– Вася так невнимателен! – говорила Дарья Филипповна. – И живет он в самом незащищенном квартале! Со вчерашнего дня я живу в ужасной тревоге!..
Узнав, что Софи на следующий день собирается ехать в Санкт-Петербург, Дарья Филипповна в глубине души позавидовала ей. Если бы не дочери, она сама помчалась бы туда. Ведь на эту поездку она имела большее право, чем кто-либо другой: ее сыну и любовнику угрожало наводнение! Они так тесно переплелись в ее охваченном тревогой сознании, что раз десять она чуть не выдала себя, произнося имя Николая в тот момент, когда говорила о Васе. Ее смущение особенно усилилось, когда она заметила на круглом столике книгу, которую Николай дал ей перед отъездом: стихи Жуковского в зеленом сафьяновом переплете с золотым тиснением, изображающим гирлянду цветов. Это был томик из библиотеки Каштановки. Если Софи узнала бы его, у нее непременно возникли бы подозрения. В свете лампы предмет, злобно красуясь, выделялся на фоне окружающей обстановки. Обложка его сияла. Только это и было видно. До того момента, как Софи встала и откланялась, Дарья Филипповна испытывала смертельный страх.
Стоя посреди двора, Михаил Борисович орал на Василису, ощипывающую гуся:
– Когда ж ты наконец поймешь, дубина ты эдакая, что гусиные перья изогнуты особым образом и только левые крылья годятся для письма? Правые крылья не ложатся под палец. Потому не перепутай то, что ты вытаскиваешь с разных сторон!
Василиса, с почтением слушавшая хозяина, вдруг прервала его:
– Барин! Барин! Вы слышите?
– Что?
– Колокольчик! Это Федька вернулся с почты.
Покинув Василису и ее мертвого гуся, Михаил Борисович поспешил к дому. Но на каждом шагу увязал в грязи. У крыльца он увидел Федьку, уже распрягавшего лошадь.
– Было письмо из Санкт-Петербурга для барыни, – сообщил Федька.
– Ты отдал его ей?
– Да, барин.
– Что она сказала?
– Ничего. Она побледнела и ушла, чтобы прочитать его.
Сердце Михаила Борисовича сжалось, он поднялся по ступенькам, пересек прихожую, вошел в гостиную, никого там не обнаружил и, разъяренный тем, что зря поторопился, отправился в кабинет переживать свое нетерпение. Именно туда десятью минутами позже пришла Софи. Радость преобразила ее. Глаза блестели, рот улыбался, все ее тело с невероятной легкостью порхало среди тяжелой мебели, загромождавшей комнату. «Он жив!» – подумал Михаил Борисович. Почти в тот же момент Софи воскликнула: