Свет праведных. Том 1. Декабристы

Труайя Анри

– Не беспокойтесь, батюшка!

Вместо бешеной досады, которую ожидал, Михаил Борисович испытал слабое облегчение. Разумеется, существовал план, от которого ему придется отказаться: Софи и он, одни в большом доме в Каштановке… Но это его разочарование ничтожно по сравнению с адом, в который он мог погрузиться, если бы Бог покарал его смертью сына. Охваченный водоворотом мрачных и жестоких размышлений, он услышал, как сноха говорит:

– Я пришла прочесть вам письмо!

Михаил Борисович кивнул в знак благодарности. Хотя не испытывал никакого желания выслушивать написанное. Взлеты и падения, через которые он прошел за последние несколько дней, истощили его нервную сопротивляемость. Чувство нравственного избавления сменилось упадком духа. Служение

добродетели было похоже на наказание. Несправедливо, что, постарев, мужчина не свободен выбирать объект любви, что Церковь, общество, семья преследуют его, мешая жить так, как он хочет, что молодых женщин привлекают глупцы одного с ними возраста всего лишь потому, что у них кожа без морщин и ясный взгляд, что удел тех, кто перевалил за шестьдесят, – пустое вожделение и ожидание небытия!

Сидя на подлокотнике кресла, Софи читала громким голосом:

– «Думаю, несмотря на цензуру, ты должна знать об ужасной катастрофе, постигшей столицу…»

Михаил Борисович заметил, что она начала читать с середины первой страницы: без сомнения, в начале письма были фразы слишком интимного, чтобы озвучивать их, характера.

– «Я не стану описывать тебе ужасные сцены, свидетелем которых я оказался, – продолжала она, – это слишком огорчило бы тебя. Сообщаю только, что река, из-за урагана обернувшая свое течение к верховью, затопила предместья, острова, весь город, унося экипажи и лошадей, ломая мосты. Калеки, больные, старики, на которых внезапно обрушилось наводнение, были унесены потоком так же, как малолетние дети. Только в гавани и на фабриках погибло более пятисот работников. Запасы продовольствия на зиму уничтожены, тысячи обездоленных без крыши над головой бродят по улицам, заваленным обломками. Слава Богу, наш дом не слишком пострадал. Вода, затопившая нижний этаж, в конце концов спала. Я на время приютил у себя несчастных жильцов, изгнанных Невой из их комнат. Среди наших друзей жертв нет…»

Софи перестала читать и сказала:

– Мне нужно сообщить об этом Дарье Филипповне!

Затем бодро продолжила чтение:

– «Разумеется, это чудовищное бедствие вызвало повсюду достойную восхищения самоотверженную реакцию. По примеру императора, пожертвовавшего миллион рублей пострадавшим, была открыта подписка в их пользу. Дворянское и купеческое сословия стремятся превзойти друг друга в щедрости. Создаются общества содействия пострадавшим. Со своей стороны, я внес двести рублей…»

– Это хорошо, не так ли, отец? – спросила Софи.

– Очень хорошо, – ответил он. – Продолжайте…

– «Увы! Будто по воле Господа, решившего, что это наказание недостаточно, после наводнения грянули вдруг морозы. Большинство домов за недостатком времени не высохли и покрылись ледяной коркой. Люди небогатые не могут купить дров для топки и живут при десяти градусах ниже нуля. Что касается меня, то я абсолютно здоров и преисполнен желания помочь моим бедным согражданам…»

– А что с продажей? – спросил Михаил Борисович.

– Я подхожу к этому, – сказала Софи. – «Из-за ужасных разрушений цены на основательно выстроенные дома будут расти. Муханов уверен, что мы сможем совершить сделку на очень выгодных условиях. Он говорит уже не о восьмидесяти тысячах рублей, а о ста тысячах. И, разумеется, советует мне набраться терпения. Впрочем, он еще не собрал необходимые бумаги. Боюсь, мне придется продлить мое пребывание здесь на три или четыре недели…»

Только на это и надеялся Михаил Борисович с того момента, как узнал, что Николай жив. Сжав губы, он постарался скрыть улыбку.

– Какая досада! – вздохнула Софи.

– Этого следовало ожидать, – подхватил Михаил Борисович. – Дела такого рода не решаются в несколько дней.

– «Если захотите, – прочла дальше Софи, – я предоставлю Муханову право вести переговоры вместо меня!..»

– Ни в коем случае! – воскликнул Михаил Борисович. – Он нас облапошит!

– «Но я полагаю, что это было бы неосторожно, – продолжила Софи. – Так будь же благоразумной, моя дорогая, как благоразумен я. Если

бы ты знала, как я страдаю из-за нашей разлуки! Иногда в одиночестве проводя вечера, я проклинаю ту минуту, когда решил уехать. Затем уговариваю себя, вспоминая, что, уехав, я исполнил свой долг в отношении Марии, тебя, всех нас!.. Город выглядит зловеще. Я опять встречаюсь с прежними друзьями, которые заметно остепенились. И с грустью думаю о нашей милой Каштановке. Как поживает отец? Окрепло ли его здоровье? Может быть, ему нужно какое-нибудь лекарство, которое я мог бы привезти из Санкт-Петербурга?»

Михаил Борисович покачал головой. Такие знаки внимания были ему приятны, поскольку он очень хотел, чтобы его почитали.

– «А ты, моя драгоценная, как ты проводишь время? Я пытаюсь представить себе, как ты сидишь в своей комнате…»

Софи смутилась, сложила письмо и сунула его за корсаж. Свекор бросил на нее удивленный взгляд.

– Это все? – спросил он.

– Да.

Она противостояла ему с таким очаровательным вызовом, что он почувствовал, как все жилы его охватило огнем. А на лице появилась испарина. Взяв молодую женщину за руку, он, запинаясь, произнес:

– Вы ведь понимаете, что напрасно встревожились!

– Да, батюшка, – ответила она.

– Полагаю, что теперь вы не собираетесь уезжать, оставив меня одного!

– О нет!..

– Вы счастливы?

– Очень счастлива! Пойду поскорее напишу ответ Николаю!

Он ударил бы ее! Она улыбалась. Свекор отпустил руки снохи. Комната наполнилась жужжанием пчел. Михаил Борисович ощутил сильнейший толчок в груди. Он оперся о спинку кресла.

– Мне нехорошо! – прошептал он.

Сноха помогла ему присесть, и боль тут же исчезла. Он задыхался, разглядывая нежное личико, склонившееся над ним в сгустившемся тумане, и уже не понимал, действительно ли так ослабел или притворился, что теряет сознание, дабы разжалобить Софи.

8

Наконец, река замерзла по всей ширине. Воспоминания о потопе покрылись белым панцирем, соединившим гранитные набережные Невы. Там, где еще недавно разъяренный поток перекатывал обломки домов и трупы животных, теперь катались на коньках дети, продавцы горячих напитков пританцовывали, чтобы согреться, упряжки важных особ мчались куда-то и олени с высокими рогами тащили груды прозрачного льда. Раны домов были затянуты снежным покровом. Золотая игла Адмиралтейства вновь засияла на зимнем солнце. Фронтоны дворцов, как прежде, возвышались над припудренными снегом колоннами. На улицах тихое скольжение саней пришло на смену грохоту колесных экипажей. Город будто заснул, окоченел в обманчивой безмятежности. Жильцы нижнего этажа покинули гостиную Николая и снова поселились в своих комнатах с оторванной деревянной обшивкой и покрытым грязью полом. Вероятно, тесноте они предпочитали убожество и холод жилья. Даже Вася вскоре перебрался в свой домик на Офицерской улице.

Пережив опыт совместного существования с другими людьми, Николай был счастлив, оказавшись снова наедине с Антипом. Он завел знакомство с хорошенькой полячкой Тамарой и намеревался обольстить ее, чтобы скоротать время. Под предлогом ремонтных работ он уже трижды нанес ей визит в ту единственную комнату, где она жила с сестрой. Во время двух первых посещений хромая и угрюмая сестра присутствовала при их встрече. В третий раз Тамара принимала его одна, и, рассказывая девушке о серьезной проблеме проникновения воды в стены, он взял ее за руку. Она с испугом посмотрела на него, но не осмелилась высвободиться: он был владельцем дома, богатым, респектабельным человеком, который мог выбросить ее за дверь или в качестве наказания удвоить плату за проживание! А может быть, он все же понравился ей? На следующий день Николай написал ей записку и предложил как-нибудь вечером, когда ей будет угодно, отужинать с ним. Швея, думал он, не посмеет отказаться от столь лестного приглашения! Однако шли дни, Тамара не отвечала, а Николай терял терпение. В конце концов он настолько потерял к ней интерес, что даже не искал новой встречи.