Свет праведных. Том 1. Декабристы
Шрифт:
Сильные голоса ответили ему:
– Да! Да! Мы решимся!
– По крайней мере, о нас упомянут в истории нашей Родины! – воскликнул драгунский капитан Александр Бестужев, у него была фигура атлета и достойный оперы бас.
– Господа… господа… умоляю вас, немножко логики! Господа… – повторял князь Трубецкой.
– Прежде чем продолжать этот спор, я бы хотел выяснить одну вещь, князь: выйдете ли вы завтра с нами на Сенатскую площадь? – спросил Рылеев.
– Разумеется, если мое присутствие представляется вам необходимым…
Огонек негодования вспыхнул
– Что я слышу?! Вы позабыли, князь, что назначены на завтрашний день военным диктатором?..
– Сомневаюсь, что ваш выбор удачен, – отпарировал Трубецкой. – Я уже давно оставил службу. Гвардия меня забыла. Она откажется мне повиноваться…
– Помилуйте! – вмешался Александр Бестужев. – Память о ваших подвигах в Отечественной войне и поныне живет в сердцах солдат!
Трубецкой пошевелил своими большими ушами. Нос его, казалось, удлинился до самой губы.
– Все это старые дела! – сказал он. – К тому же, если я и мог доказать свою храбрость на поле битвы, это отнюдь не означает, что чувствую себя способным возглавить мятежные войска и провести их по улицам Санкт-Петербурга! Совсем напротив…
Ледяное молчание стало ответом на эти слова. Князю Трубецкому померещилось, что он окружен судьями. Более того, судьи эти уже вынесли приговор. Причем некоторые из судей, по преимуществу молодые, глядели на него – со всеми его побрякушками – не скрывая презрения. Всеобщая враждебность вызвала у князя прилив гордости.
– Безумцы! – невнятно бормотал он. – Безумцы! Вы не представляете ожидающей вас участи, вы не знаете своей судьбы, если дело обернется поражением! Сейчас вы здесь, вы счастливы, вам тепло, у вас есть всё, вы уверены в своих правах, вас опьяняют ваши надежды!.. Завтра все это у вас могут отнять! Вы превратитесь в рабов, хуже, чем рабов, вы превратитесь в отбросы русской нации!
Перед Николаем разверзлась бездна. Да князь же прав, совершенно прав! Но… не нужно бы его слушать. Раз задумаешься – и вот уже никакой героизм невозможен…
– Хватит! – высокомерно произнес Батеньков.
– Я и сам не намерен ничего добавлять к этому предостережению, – ответил Трубецкой. – Только никак не пойму, зачем вам надо, чтобы именно я стал командующим?
– Затем, что у нас нет никого, кто мог бы заменить вас, – вздохнул Рылеев.
– А кого вы наметили мне в адъютанты?
– Оболенского.
Князь Трубецкой, сложив костлявые руки, захрустел пальцами. Рылеев пристально, с близкого расстояния смотрел на него темными, печальными глазами – так, словно хотел загипнотизировать гостя.
– Отлично! – сказал наконец Трубецкой. – Сделаю все, что смогу.
Он выглядел недовольным, но решительным. Кажется, можно было немного расслабиться. Лица присутствующих посветлели. Оболенский машинально поправил аксельбанты. Это был человек хорошего роста, лоб его перерезали две глубокие преждевременные морщины, лицо казалось утонченным, задумчивым и спокойным.
– Теперь хорошо бы узнать, на какие войска мы можем твердо рассчитывать, – снова заговорил князь Трубецкой.
– Сколько людей вам нужно? –
– По крайней мере, шесть тысяч.
– Они поступят под ваше начало! – с апломбом воскликнул Кюхельбекер.
Военные, услышав от гражданского лица столь безапелляционное заявление, только рассмеялись.
– Очевидно, что сигнал должен дать один из самых старинных гвардейских полков, – сказал Трубецкой. – В противном случае остальные дрогнут…
– В Измайловском полку точно есть наши, – отозвался Рылеев.
– Я, со своей стороны, могу отвечать за Московский полк, – объявил Михаил Бестужев.
– А я – за Финляндский, – поддержал его барон Розен.
– Экипажи судов придут со мной, – отчитался Николай Бестужев и, повернувшись к брату Александру, добавил: – Думаю, твои драгуны последуют за тобой?
– Да, – согласился тот. – Наверняка сумею их убедить.
Каждый приносил свой подарок в корзину мятежа. Рота за ротой здесь прошла вся русская армия. Николай еле сдерживался, чтобы не зааплодировать. Как жаль, что он отказался от военной карьеры! Ему тоже так хотелось внести в копилку общего дела, дела свободы хоть толику пользы, не только самого себя! А вокруг тем временем стали подсчитывать, какие же завтра будут у восставших силы, и оказалось, что никто, ни один из присутствующих офицеров не может поручиться, что мятежников поддержит полк целиком: кто говорил о своем эскадроне, кто о своем батальоне…
– Наш численный состав тает на глазах! – с горечью констатировал князь Трубецкой.
– Дайте только начать, в ходе операции людей станет куда больше! – заверил его Рылеев.
Трубецкой поднял глаза к потолку и тяжело вздохнул:
– Да услышит вас Господь на небесах! Ладно, как бы там ни было, вот мой план: первый полк, который откажется приносить новую присягу, будет приведен в полном боевом порядке, с барабаном, со знаменем впереди, к казарме, где размещается соседний полк, чтобы побудить товарищей к действию. Отсюда уже два полка отправятся дальше, к следующей казарме. Таким образом, мало-помалу, революционное войско станет увеличиваться и одновременно приближаться к центру города, чтобы, в конце концов, уже в полном составе оказаться на Сенатской площади, у Зимнего дворца. Увидев, как перед ним развертывается целая армия, великий князь Николай Павлович откажется от своих претензий на трон, а Сенат обнародует совсем другой, чем собирался, манифест – учреждающий Временное правительство…
В его речи, ровной, спокойной, события разворачивались сами по себе, без столкновений, без пролития крови, власть имущие с отменной приятностью склоняли головы перед теми, кто – с точно такой же отменной приятностью – требовал их ухода, и в одно прекрасное утро Россия пробуждалась, одаренная отменно приятной монархической конституцией.
– Вы тут рассказываете нам о революции, в которой проливается розовая водичка! – насмешливо воскликнул Рылеев.
– Я, как вы изволили заметить, «рассказываю» вам о революции, происходящей по закону, – сухо ответил Трубецкой. – Единственно приемлемый для меня путь.