Свет праведных. Том 1. Декабристы
Шрифт:
– Он такой любезный, такой расторопный молодой человек! И чаевые у него будут немалые! Чего же еще лучше-то желать?
Софи притворилась, будто в восторге от этой идеи:
– Какая прекрасная мысль, месье! Никита, ты слышишь, как хорошо все устраивается?
Она преувеличивала свое восхищение – так делают, ухаживая за тяжело больным, который отказывается от «такого необыкновенно вкусного бульона», предлагая ему съесть «ну, хотя бы еще ложечку!..» Никита же по-прежнему ничего не слышал, ничего не видел, он молчал, очевидно, прислушиваясь к тому, что происходит у него внутри. Желая вытащить юношу из этого состояния, Софи попросила его посмотреть, готов ли к дороге тарантас. Но к каретнику, мастерская которого находилась рядом с почтовой станцией, они отправились вместе. Оказалось, что все в полном порядке: оси щедро смазаны, железные обода
Назавтра, едва забрезжил рассвет, тарантас, запряженный тройкой, остановился перед постоялым двором. Вся челядь высыпала посмотреть на отъезд Софи. Она вскарабкалась в повозку и постаралась, насколько это было возможно, как-нибудь поудобнее устроиться между набитыми соломой мешками, прикрытыми материей. Никита вынес багаж и поставил его туда же, привязав веревками. Он молчал, стиснув зубы, был бледным, с красными глазами, дышал тяжело. С тех пор, как хозяйка объявила юноше о том, что уезжает одна, он предпринимал все усилия, чтобы держаться от нее подальше, закрыться в своей раковине – наверное, надеялся, что так страдания будут менее острыми. Проспер Рабуден принес соотечественнице провизию, чтобы не голодала в пути: в приготовленную для Софи корзину он положил три холодных цыпленка, хлеб, сало, сахар и несколько бутылок вина…
– Господи, как много! – воскликнула Софи. – Я же не в Америку еду все-таки!
– Откуда нам знать, что может случиться в дороге, – вздохнул трактирщик. – На станциях советую остерегаться людей, навязывающихся в попутчики. Если ямщик предложит поехать более коротким путем, отказывайтесь. И никогда не платите крупными ассигнациями…
Он продолжал давать советы, но Софи слушала его рассеянно: ей было куда важнее понять, что сейчас думает Никита, и потому она внимательно следила за каждым его движением. Этот парень был ее верным спутником в долгом пути, он чувствовал, когда она уставала, он знал все ее страхи, тревоги, надежды, он был ее защитником и ее подопечным… Ну, зачем так случилось, что ему потребовалось от нее нечто большее, чем доверие? Почему она не может сказать Никите, как ей самой тягостна эта разлука, не рискуя причинить ему еще больше мучений? Он был перед ней – живой и здоровый, такой сильный внешне и такой ранимый в душе… И ничего не было потеряно!.. А несколько минут спустя… Она не чувствовала себя способной ни отказаться, ни покориться… Ею овладела чуть ли не дурнота, в груди теснило… Ах, эти коротко остриженные светлые волосы Никиты, его высокие скулы, его сиренево-голубые непостижимые глаза…
– Ну, что, барыня, едем? – спросил ямщик.
Она вздрогнула. Никита поднял голову, его зрачки расширились, взгляд молодого человека излучал такую боль, такой ужас перед расставанием и такую нежность, что Софи физически ощущала, как все это волной накатывает на нее саму.
– Минуточку! – пробормотала она. – Я бы хотела посмотреть, не забыто ли что-нибудь в номере…
Кто-то из слуг Рабудена воспринял это как указание и кинулся исполнять. А она не знала, что бы сделать еще, лишь бы оттянуть время отъезда. Ей было невмочь отвести глаза от Никиты, и она с трудом выносила необходимость произносить слова прощания.
– Не волнуйтесь, мадам, вашему слуге будет хорошо у нас, – уловил ее настроение Проспер Рабуден. – Сначала он побудет в услужении у постояльцев, потом я приставлю его к кухне, а там, глядишь, и счета начнет вести…
С серого неба упало несколько капель. С Байкала подул холодный ветер, и у Софи сразу замерзли руки – пришлось сунуть их под медвежью шкуру. Вернулся слуга, сказал, что ничего в комнате не обнаружил. Больше никаких оправданий задержки не оставалось. Надо ехать. Ямщик перекрестился.
– До свидания, господин Рабуден! До свидания, Никита! – еле выговорила Софи.
– Храни вас Бог, барыня! – прошептал Никита и вдруг, жестом совершенного безумца, выхватил руку Софи из-под меховой полости и поднес к губам, обжигая горячим дыханием. Конюх, который стоял перед тройкой, отскочил в сторону, словно ему надо было пропустить катящуюся с гор лавину, и лошади двинулись с места, подгоняемые свистом и щелканьем кнута возницы. Оси, колеса, поперечные перемычки скрипели на каждой рытвине. В сердце Софи образовалась страшная пустота, и она обернулась назад. Там,
6
Когда тарантас отъехал от третьей по счету почтовой станции, уже темнело. Дорога к тому времени превратилась в каменистую тропу, неровными уступами карабкавшуюся вверх по склону горы. Внизу катила быстрые свои воды Ангара, порой бросаясь в гневе на скалы, сужавшие ее русло. Обрубок дерева, на котором, тесно прижавшись одна к другой, сидели какие-то белые птицы, покачиваясь, плыл по волнам. Постепенно, с каждым поворотом дороги, лощина стала расширяться. Воздух стал свежее, он теперь словно омывал щеки путешественницы. Сквозь скрип осей она расслышала монотонные звуки, напоминавшие морской прибой: накат, откат… И наконец раскинулось перед ней гладкое серое море, а где-то на самом горизонте виднелись заснеженные пики, прикрытые обрывками тумана.
– Вот он, наш Байкал! – сказал ямщик. – Тут у нас священные места, заповедные: тут у нас рыбные запасы!
Овраги, по которым устремлялись пенистые потоки, крутые берега, поросшие березами и соснами, сумеречное зеркало воды, тяжелые облака, тянувшиеся до самого горизонта – из всего этого формировался совершенно особенный, дикий, таинственный, навевающий мысли об одиночестве пейзаж, и даже возница, казалось, это чувствовал. Во всяком случае, он придержал лошадей, и тарантас замер, чуть-чуть не доехав до нового поворота, почти у обрыва над озером.
– Что происходит? – поинтересовалась Софи.
– Ничего, барыня. Просто такой у нас обычай: попав сюда, каждый должен крепко подумать о том, чего ему больше всего хочется. Видите там, посреди потока, скалу? Она называется Камень Шамана. Если шаман, скрывшийся внутри скалы, вас услышит, он исполнит вашу просьбу. Загадайте-ка желание, барыня!
В Петербурге Софи только посмеялась бы над этими суевериями, но здесь она была не так уверена в себе: должно быть, эта страна, по которой ей пришлось так долго ехать, обладает каким-то колдовским воздействием на дух, на сознание. В бесконечной пустыне человека одолевают грезы, дело доходит до галлюцинаций… И она уступила соблазну, да и как было помешать себе истово, с суеверным каким-то пылом, думать о Николае, о Никите… Мало-помалу в окружавших ее сумерках начиналась ночная жизнь. Успокоенные неподвижностью тарантаса, тысячи птиц приветствовали наступление тьмы щебетанием, попискиванием, хохотом, гоготаньем, сначала осторожным, затем все более звучным. Дикие утки, вернувшиеся с охоты на озере, прежде чем устроиться на ночевку, обменивались гортанными окликами. Потом наступила очередь больших лебедей, которые заглушили все прочие шумы хлопаньем крыльев и пронзительным криком. Когда голоса диких уток и лебедей затихли, заговорили утки-мандаринки, после них гусь запел победную песнь, и другие водоплавающие вскоре ее подхватили. Суматоха на реке поднялась страшная, все птицы орали хором… Однако достигнув апогея, этот гвалт внезапно, будто по мановению дирижерской палочки, оборвался. Наступила мертвая тишина. Между облаками появился краешек луны. По серебряному зеркалу байкальских вод пробежала легкая волна. Теперь ночной покой нарушался лишь посвистыванием маленькой ржанки, бегавшей по песчаному берегу озера.
Софи в очередной раз пожалела, что Никиты нет рядом: наверняка ему было бы так интересно услышать все эти голоса! Со времени своего отъезда из Иркутска она мысленно делилась с ним мельчайшими подробностями путешествия. Красивый пейзаж, участок плохой дороги, все, что ее тревожило, радовало, огорчало, – именно Никите и только Никите ей хотелось рассказать об этом. Вместе с ним восхититься, ему пожаловаться, его расспросить о впечатлениях… Возница прищелкнул языком, лошади тронулись, а она так и не успела загадать желание, глядя на Камень Шамана…