Свет праведных. Том 1. Декабристы

Труайя Анри

Слова эти тогда почти не тронули дочь, теперь она думала о них с грустью. И все же нисколько не сожалела, что рассталась с родными, чьи взгляды и образ жизни так отличались от ее собственных. Мать, женщина большой души, была довольно суетной и простоватой, отец, пропитанный идеями ушедшего века, – одним из самых светских, обаятельных и поверхностных парижан. Овдовев, госпожа де Шамплит немедленно дала понять им, что желает быть независимой, занялась политикой – это развлекало ее, одновременно продолжала дело мужа, бывшего для нее существом высшим. Она стала увереннее держаться, в ее повадке появилось что-то мужское. Появление Николая изменило ее до такой степени, что та, заинтересовавшаяся политикой женщина, казалась ей теперь

чуждой. Влюбившись в своего будущего мужа, Софи обнаружила в себе душу юной девушки, и казалось невероятным, что когда-то она принадлежала другому мужчине. Госпожа Озарёва! Француженка кокетливо склонила головку, словно примеряя новую шляпку. Впрочем, и сомнения не покидали ее: не слишком ли она воодушевлена? что найдет в России? И в который раз успокоила себя, вспоминая рассказы мужа о его отце и сестре, с нетерпением их ожидавших, заранее испытывая привязанность к ним, будучи уверенной в теплом приеме, и даже начав учить русский, чтобы понравиться им.

Налетел ветерок, путешественница подняла воротник. Она наслаждалась пахнувшим солью и смолой воздухом. Вдалеке звонили колокола. Жизнь вокруг заметно оживилась: сквозь туман прорезались десятки мачт, показались военные корабли под белоснежными парусами, сотни лодочек покачивались на волнах. Уже виднелся берег – плоский, болотистый, чахлые, а то и засохшие березки. Казалось, местами земля лежит ниже уровня воды. Вот и каменная громада Кронштадской крепости. Пассажиры собрались по левому борту, корабль бросил якорь.

Подошел Николай, обнял жену за плечи. Она взглянула на него – супруг был чудо как хорош: гражданское платье – стального цвета редингот и шляпа – шло ему больше военного мундира. Софи сама выбирала ткань для редингота, это была первая их совместная покупка.

– Друг мой, вас не было так долго! Еще немного, и мне пришлось бы сойти на берег одной! Но почему корабль остановился?

Они все еще были на «вы», хотя давно обещали друг другу перейти на «ты».

– Наверняка, какие-то формальности, – ответил Озарёв.

И показал на суденышки, которые отошли от острова и направились к ним. Полицейские и таможенники поднялись на борт, капитан приветствовал их. Некоторое время спустя пассажирам предложили пройти в большую залу, где за длинным столом обосновался настоящий трибунал. Посыпались вопросы:

– Фамилия? Имя? Дата рождения? Рекомендации? Зачем приехали в Россию? Надолго? Не связан ли визит с выполнением тайной миссии? Нет ли чего противозаконного в ваших планах?

У отвечающих, даже самых достойных, вид был виноватый. К русским недоверия было не меньше, чем к иностранцам. Чиновники открывали паспорта и буквально через лупу рассматривали визы, другие перелистывали какие-то списки, сверяли что-то, заносили фамилии. Софи никак не могла понять, что происходит, и, поднявшись на цыпочки и вытянув шею, шепотом спросила:

– Что они ищут? У нас на борту злоумышленник?

– Да нет. Обычная процедура. Все наши перемещения – под контролем.

– Почему?

– Потому что в такой огромной, разнообразной, малообразованной стране, как Россия, только сильная власть в состоянии держать народ в руках.

Николай говорил тихо, уголком глаза наблюдая за женой. Как жаль, что они прибыли в такой серый день! Ему хотелось, чтобы сияло солнце, все вокруг сверкало чистотой, улыбками, но первое впечатление от Петербурга – бледные, подозрительные лица полицейских и таможенников. Несомненно, ее не могут не возмущать все эти обязательные для России меры предосторожности – в Европе люди перемещаются свободно. Вдруг она решит, что променяла независимость на атмосферу подозрительности и страха? Озарёв неожиданно почувствовал себя виноватым перед ней, мысль эта привела его в ужас. Со дня на день он все откладывал объяснение, Софи до сих пор не подозревала, на какой лжи покоится их счастье. Поначалу поклялся рассказать ей правду на другой день после венчания, потом решил дождаться

отъезда, теперь думал заявиться в Каштановку и лишь после этого поговорить с женой – личная встреча лучше любых писем, отец, конечно, сдастся. Эта грядущая победа несколько смягчала чувство стыда, с которым молодой человек жил, ожидая решительного штурма, дни и часы до которого с замиранием сердца отсчитывал: «Если все будет хорошо, через неделю мы будем дома!»

– Проходите, прошу вас! – раздался чей-то сухой голос.

Направляясь в каюту, Озарёв мечтал, чтобы полицейские были любезны. Они оказались почтительны сверх меры: жандармский офицер с напомаженными усами взял документы, по-русски поздравил Николая с женитьбой, по-французски приветствовал его супругу. Впрочем, паспорта все равно забрали до следующего дня, когда их можно будет получить уже в Петербурге. К Антипу отнеслись с не меньшим вниманием, по счастью, его бумаги были в полном порядке. К тому же он не имел права дольше оставаться в армии, так как ушел на войну в качестве крепостного слуги.

На палубе чиновники набросились на багаж. Несколько пассажиров исчезли в каюте, где их собирались подвергнуть обыску. Вернулись они похожими на провинившихся школьников: раскрасневшиеся лица, одежда в беспорядке. Полная дама, которую обыскивали с особой тщательностью, кричала, что будет жаловаться в английское посольство. Николай негодовал при мысли, что подобную процедуру придется пережить и Софи, но ее беспокоить не стали, таможенник только перевернул вверх дном всю их поклажу.

Наконец, и пассажиры, и багаж оказались на корабле поменьше, который направился к столице. Через три часа он вошел в Петербург и причалил у гранитной набережной. Снова полицейские, таможенники, допросы, обыски, словом, окончательный контроль.

Оказавшись на твердой земле, Софи никак не могла избавиться от ощущения шаткой палубы под ногами. И хотя за двенадцать дней путешествия ей ни разу не было дурно, здесь вдруг почувствовала тошноту, все вокруг было словно в тумане. Заметив что-то неладное, муж поспешил поддержать ее. Антип занялся багажом. Пронзительно кричали чайки, горланили кучера, зазывая пассажиров. Между молочной водой и свинцовым небом зеленели крыши, над ними возвышались луковки церквей, прорезала небо золотая игла Адмиралтейства.

И вот уже подбежали мужики, длинноволосые и бородатые, в меховых армяках, с какими-то лохмотьями на ногах. Подхватили чемоданы и сундуки, потащили к повозке. Николай бросил им несколько монет, в знак благодарности те низко кланялись, видеть это раболепие было мучительно.

Воздух казался недвижим, но тем не менее заметно посвежел. Дождя не было, надвигался туман, водяная пыль пронизывала все вокруг.

Озарёв помог супруге взобраться в экипаж, запряженный исхудавшей лошадью. Кругленький, заросший волосами кучер в облезшей меховой шапке щелкнул кнутом. Тронулись. Повозка с багажом, на которой восседал Антип, плелась позади. Николай взял Софи за руку:

– Вот мы и дома! Это – твоя новая страна!

Она почти ничего не видела за пеленой разошедшегося дождя. Ехали по набережной, обрамленной дворцами, на штукатурке фасадов которых явственно проступали следы воды. Некоторые окна были уже освещены, в них виднелись хрустальные люстры, зелень растений. Вдруг перед ними возникла площадь, на которой застыл, словно возмущенный нарушенным покоем, всадник – Петр Великий работы Фальконе. Рядом возвышалось Адмиралтейство – мощные стены, башня с колоннадой, золотой шпиль, устремленный в небо. Дальше – серая громада Зимнего дворца, резиденции русских царей. Впрочем, Александр еще не вернулся в столицу: уладив дела с союзниками, он отправился в Варшаву создавать новое Королевство Польское, присоединив к нему территории, которые удалось урвать у Пруссии и Австрии. Повернули направо и выехали на прямую, широкую, торжественную улицу, где ветер и дождь развернулись во всю мощь, нападая на сгорбившихся прохожих: