Свет праведных. Том 1. Декабристы

Труайя Анри

Софи мягко перебила его:

– У вас есть представление о характере вашей деятельности?

– Не совсем! – признался Костя. – Мы решили, что надо делать, когда представится случай.

– Боюсь, как бы вам не пришлось долго ждать, – сказала Софи. – Я начинаю узнавать русский народ. Быть может, он поднимется против господина, который пожелает навязать ему выращивание картофеля, но никогда – против царя, помазанника Божия. Вы не заставите массу ваших сограждан взяться за оружие из-за проблем управления!

– Мы об этом даже не думаем! – парировал Костя. – Революция будет делом элиты. Народ воспользуется ее завоеваниями, не принимая участия в борьбе за них и даже, по сути, не желая их?

– Разве не опасно строить

счастье людей таким образом – с позиций властолюбия и отстраненности? Во Франции те, кто борется против монархии, понимают, что их поддерживает значительная часть общественного мнения. У вас образованные умы увлекаются идеями свободы, национальной независимости и независимого правосудия, но при столь быстром движении к прогрессу за ними не идет основная часть нации, которая плохо разбирается в этих проблемах. Спросите же у Николая, кто во Пскове интересуется подобными вопросами? Самое большее три или четыре человека! Отсюда проистекает очень важная данность. В России существуют два народа, один вознесен на вершину цивилизации, другой – едва вырвался из дикости. И чаяния этих двух народов несовместимы. Что кажется необходимым одному, было бы вредно для другого, то, чего страстно желает один, второй отвергает, как нечто чуждое его вере и традициям! Главное, не следует предлагать России французское, английское или американское лекарство! Страна погибнет от подобного насильственного лечения!

Замечания жены чрезвычайно сердили Николая, особенно потому, что он чувствовал, насколько она права. Со своим по-французски язвительным умом она мешала пылкой и сбивчивой беседе, которая могла состояться у него с другом, как у мужчины с мужчиной.

– Оставь же! – сказал он. – Нам все это известно! Несмотря на европейские прецеденты, наша революция будет оригинальной, уникальной в мировой истории, клянусь тебе!

– Я тоже в этом убежден! – подхватил Костя. – Впрочем, момент истины приближается. Он ощущается по многим признакам. В Санкт-Петербурге самые спокойные люди начинают волноваться! Молодые голодные чиновники тайком сочиняют проекты конституции! Подрывные стихи передают из рук в руки! Бедняга Пушкин в настоящее время расплачивается ссылкой на Юг за преступление, состоящее в написании замечательной оды «Вольность» и нескольких других маленьких, довольно забавных вещиц. Нашего друга Степана Покровского заподозрили в авторстве эпиграммы на Аракчеева. Полицейские отпустили его после допроса за неимением доказательств. Даже при нас он отрицает, что стихи написаны им, но я уверен, Степан лжет! Розников же, напротив, не очень скомпрометировал себя: он по-прежнему адъютант генерала Милорадовича. И этот красавец Ипполит хвастлив, честолюбив и глуп, как никогда!..

Николай жадно слушал его речь. Глядя на Костю, он представлял себе весь Санкт-Петербург, шумящий тысячью голосов, сверкающий тысячью огней. Возможно ли, что и он тоже жил прежде в столице, а теперь вынужден довольствоваться скучным провинциальным обществом?

– Кстати, – сказал Костя, – мы недавно принимали юношу, который утверждает, что знаком с тобой: Васю Волкова.

У Николая сильно забилось сердце, и он пробормотал:

– Так оно и есть… Я с ним часто встречался.

– Он мил, но неинтересен, – заметил Костя.

Николай бросил взгляд на Софи. У нее хватило хорошего вкуса, чтобы не обнаружить удовольствия, которое без сомнения доставило ей эта нелестная оценка.

– Не думай так, – подчеркнуто серьезно произнес Николай. – Вася – пылкая натура. Вы можете использовать его для самых опасных поручений.

– Тем лучше! Тем лучше! – пробурчал Костя, проглатывая бокал сливовой водки. – Замечательный напиток! Как здесь спокойно, тихо! Подумать только, ведь я мог когда-то отсоветовать тебе уезжать! Теперь я понимаю, что вы укрылись в деревне! Санкт-Петербург отвратителен! Туман, дождь, снег, мундиры, страх… Ух!.. В Каштановке вы –

хозяева своей судьбы. Живете, как вам вздумается! Как в раю!

Николай из гордости не осмелился возразить, а Софи стала рассказывать, как проходят их дни: обеды в семейном кругу, шахматные партии, прогулки по лесу, чтение, поучительные беседы с крестьянами, заботы об имении… Это была идиллическая картина. Может быть, она и вправду такой видела жизнь, которую вела с мужем в Каштановке. Он позавидовал ее способности приукрашать повседневную реальность.

– Даже если бы у нас и были средства для того, чтобы вернуться в Санкт-Петербург, – сказала она, – я предпочла бы по-прежнему жить здесь просто и с пользой вместо того, чтобы снова развлекаться в гостиных!

Николаю показалось, что он слышит, как в замке зазвенел ключ: заперто, закрыто! Да еще этот дурачок Костя одобряет Софи, задирая свой длинный нос:

– Браво! Хорошо сказано, мадам!

К счастью, в дальнейшем он вернулся к более увлекательным темам:

– Я – живая газета. Назовите мне любого известного в Санкт-Петербурге человека, и я расскажу вам о нем нечто забавное. Но сначала найдите мне выпить!

– Салям алейкум! – произнес Николай.

При этом воспоминании он ощутил, как горечь подступила к его горлу.

– Расскажите нам, что играют в театре! – попросила Софи.

– Кто новая любимица поклонников балета? – спросил Николай.

И подумал: «Мы задаем ему вопросы провинциалов». Но ни за что на свете он не отказался бы от этих расспросов. Надо было воспользоваться горожанином, вытрясти его, выжать весь возможный сок, прежде чем отпустить в дорогу. Минуты текли, а Костя все говорил, сидя в желтом свете лампы с бокалом в руке. Софи слушала его с очаровательным вниманием. Изразцовая печка погасла. Ночная свежесть проникла в комнату. Снежная буря утихла. Собака выла на луну. Ночной сторож обошел дом, жужжа трещоткой. В два часа утра Костя сказал:

– Мне все-таки надо бы прилечь!

Николай и Софи проводили гостя в приготовленную для него комнату.

На следующий день все семейство усаживало его в сани. Николай расцеловал друга напоследок. Лошади рванули по снегу и помчались, гривы их развевались на ветру, и звенели колокольчики. Рука Кости долго летала над синей повозкой. Затем упряжка исчезла, скрывшись за поворотом. Николай оперся плечом о колонну у входа.

– Когда я увижу его опять! – тихо произнес он.

Софи взяла его за руку, и они вернулись в дом.

10

6 января 1821 года вся семья отправилась на берег реки, чтобы присутствовать на обряде освящения воды. Жители трех деревень собрались на заснеженном откосе. Плотно укутанные мужчины и женщины были похожи на ворон, распушивших свое оперение. Колокола маленькой церкви в Шатково звонили под пепельно-серым небом. Между берегами, на расчищенном льду, стояло что-то вроде беседки, укрепленной на четырех кольях, поддерживающих кровлю из еловых веток. Под нею в ледяной корке крестьяне прорубили большое отверстие. Отец Иосиф в серебристой ризе возвышался над черным потоком и совершал водосвятный молебен. Пар, валивший от его бороды при каждом слове, был ненамного слабее дымка, распространявшегося от кадила, которым размахивал дьякон. Хор крестьян исполнял очень красивые церковные песнопения, слова которых Софи не очень хорошо понимала. Наконец наступил момент погружения креста. Когда он ушел под воду, все перекрестились. Крестный ход, высоко поднимая хоругви и иконы, вернулся в церковь по снежной тропе. Теперь, согласно обычаю, самые отважные мужики должны были окунуться в воду. Считалось, что купание такого рода не могло повредить православному. Несмотря на такую убежденность, желающих искупаться было немного. Мария предложила вернуться домой. Но Михаил Борисович не хотел пропустить зрелище. Подняв обе руки, он крикнул: