Свет праведных. Том 2. Декабристки
Шрифт:
Он опустил голову:
– Вы меня просто убили!
Софи стало жаль этого фанатика: сама того не желая, она стала причиной жестокого разочарования.
– Не надо, месье Вавассер, – прошептала она. – Вы слишком высоко меня вознесли – это смешно и нелепо! Дайте мне прожить последние оставшиеся годы не так, как вам хочется, а так, как смогу.
В наступившей тишине было слышно, как с треском рассыпалось полено. Вавассер, неподвижно стоя у камина, задумчиво глядел в огонь. Внезапно он метнул на Софи яростный взгляд и проговорил, будто выплюнул:
– Этого и следовало ожидать! Вы ведь всего-навсего женщина!
И вышел, изо всех сил хлопнув дверью. Софи потянулась за письмом Маши Францевой и медленно перечитала те строки, в которых говорилось о смерти Фердинанда Богдановича.
7
Корабли, выстроившиеся на рейде, открыли огонь – все одновременно. С бортов вспухали облака белого дыма. Вдали, в городе, карабкающемся в гору, слабо отзывались береговые батареи. На одном из складов начался пожар. Слева только что взорвался пороховой погреб, и в небо среди огромных клубов пара взлетели пылающие обломки. Эта картинка, помещенная в газете «Иллюстрация», буквально
Если их отъезд совершился предельно тихо и незаметно, то совсем по-другому обстояло дело с членами обитавшей в Париже маленькой русской колонии. Внезапно оказавшись представителями враждебного государства, они также вынуждены были покинуть пределы Франции. Их прощание с французским обществом было душераздирающим. Большинство предпочло не возвращаться на родину, а вместо того поселиться как можно ближе к французским границам и ждать возможности вернуться. И теперь, найдя приют в Бельгии, Германии или Швейцарии, подданные Николая I продолжали переписываться со своими парижскими друзьями и в письмах жаловаться на жестокость войны, которой ни те, ни другие вовсе не хотели. Даже княгиня Ливен, попытавшаяся было добиться через графа де Морни разрешения остаться в своей квартире на улице Сен-Флорантен, вынуждена была перебраться в Брюссель. Говорили, что она и оттуда пыталась воздействовать на ход событий и для этого каждый день писала в Париж, Санкт-Петербург и Лондон.
Софи, несколько сбитая с толку исчезновением всех этих русских, чувствовала себя потерянной. Конечно, с некоторых пор она совсем перестала у них бывать, но одна только мысль о том, что можно в любой день встретить кого-то из них в салоне и услышать французскую речь со славянским акцентом, приносила ей душевное спокойствие. Она машинально прочла рассказ о блестящем нападении английского и французского флота на Одесский порт, пропустила парижскую хронику и литературную болтовню и погрузилась в статью, в которой подробно рассказывалось о том, каким образом было объявлено о начале войны соединенным эскадрам в Черном море. «Пробило полдень, и на мачтах судов появился сигнал „Война с Россией“. Флаги стран-союзниц взвились на трех мачтах всех кораблей. Трижды повторенный возглас французского флота „Да здравствует император!“ смешался с оглушительным криком „Ура!“, доносившимся с английских судов; трудно сказать, кто с большим энтузиазмом приветствовал это, столь желанное событие». На губах Софи появилась печальная улыбка. Ей противна была патриотическая ложь газетчиков: «столь желанное событие»! Господи, да кто же мог его желать, подумала она. Маловероятно, чтобы оно было желанным для славных французских моряков, которым со дня на день придется рисковать жизнью, защищая права Блистательной Порты! Она стала разглядывать на рисунке, сопровождавшем текст, крохотные фигурки матросов, выстроившихся на реях, чтобы приветствовать объявление грядущих боев. Французский, английский и турецкий флаги дружно развевались на ветру. С низкого серого неба на неспокойное море сыпал снег. Софи сложила газету, убрала лорнет и повернулась к окну. Какая скучная, безрадостная весна. Дожди, дожди, дожди… Вот и опять в саду с черных, с едва проклюнувшимися почками веток стекают капли. Дельфина обещала зайти часов в пять. И снова они будут говорить о войне. Разумеется, с тех пор как были разорваны дипломатические отношения между Францией и Россией, Софи больше не получала денег от племянника. Конечно, он вполне мог бы присылать их ей через посредство третьего лица, проживающего в какой-нибудь нейтральной стране, но, должно быть, слишком рад был найти столь убедительное оправдание для того, чтобы перестать помогать «тетушке». Лишившись доходов, она подсчитала: того, что у нее есть, хватит, чтобы прожить год. А к тому времени война, вероятнее всего, кончится. По крайней мере, так говорили в салонах, в которых она по привычке продолжала бывать. Новости с театра военных действий нисколько не мешали тем, кто там собирался, интересоваться нарядами, столоверчением и скачками на Марсовом поле или в Шантильи. Больше того, правилами хорошего тона даже предписывалось избегать того, чтобы дурно говорить о русских: к ним было положено относиться как к достойным уважения врагам. Однако Софи предчувствовала, что рано или поздно и высшим светом овладеет патриотический восторг: она не могла забыть, как на следующий день после объявления войны парижане с пением на протяжении трех лье сопровождали полки, выступившие на соединение со своим армейским корпусом. Архиепископ Сибур в своем ерхипастырском послании объявил: «Война была необходима: из этого, несомненно, воспоследует какое-нибудь благо!» В театрах, воспользовавшись случаем, ставили пьесы, в которых высмеивали противника. Здесь на афише красовались «Русские», там – «Казаки», в одном театре играли «Встречу на Дунае», в другом нечто под названием «Русские, изображенные ими самими», оказавшееся, впрочем, не чем иным, как примитивной переделкой гоголевского «Ревизора». Что ни день, появлялись все новые злобные пасквили на «страну кнута» – карикатуристы буквально набросились на «кровожадного царя» и его «порочных бояр». Адриан Пеладан напечатал сочинение, озаглавленное «Россия, настроившая против себя весь мир и католицизм», а совсем недавно, проходя по Итальянскому бульвару, Софи заметила на прилавке «Нового книжного дела» изданную этим заведением книжицу под названием «Правда об императоре Николае». Вместо имени автор подписался «Русский». На вопросы Софи продавец с хитрой улыбкой, доверительно сообщил ей, что под этим псевдонимом скрывается Александр Герцен. Софи купила книжку, не отрываясь ее прочла, и от этого чтения у нее остался неприятный привкус горечи, как бывает, когда при тебе совершают дурной поступок. Полностью разделяя нелюбовь Герцена к царю и даже озлобление против него, она сожалела о том, что автор решился в разгар войны высказаться в поддержку тех, кто, находясь в Париже и Лондоне, клеветал на свою страну. Она воспринимала это как предательство, которое невозможно оправдать никакими политическими целями. По ее мнению, единственным достойным
Внезапно Софи заметила, что довольно давно сидит с забытой на коленях газетой и, глядя перед собой широко раскрытыми глазами, мучается оттого, что по-настоящему не может быть ни на стороне русских, ни на стороне французов. Любая насмешка, любой выпад, направленный против России, ранили ее, задевали за живое, попадая в самое уязвимое место ее воспоминаний. Такая же ярость охватывала ее в прежние времена, когда покойный свекор принимался, поддразнивая ее, критиковать Францию, но тогда у нее был всего-навсего один противник в споре, а сейчас целый народ впал в помешательство шельмования. Эта война, повод к которой иные старались возвысить, в ее глазах была чудовищной и братоубийственной, как бы ни прославляли вокруг подвиги воинов. И ведь пока что речь шла лишь об отдаленных военных действиях на берегах Дуная! А что будет, если французский и английский флот, начав осуществление своих планов, нападут на Россию с севера, с Балтийского моря? Представить себе невозможно – резня у самого Санкт-Петербурга!..
Софи была настолько поглощена своими размышлениями, что не заметила, как пролетело время, и очнулась лишь с приходом Дельфины. Валентина накрыла им чай на маленьком столике в гостиной. Как обычно, Дельфина явилась с целым ворохом новостей: мадемуазель Рашель, которой вскружил голову успех в Санкт-Петербурге, только что подала в отставку, не желая больше служить в Комеди Франсез; избрание монсеньора Дюпанлу [35] в Академию, говорят, дело решенное; рассказывают, что скоро будут ходить увеселительные поезда в Константинополь; в моду снова вошли кружева и сдержанные цвета… Софи слушала, кивала, улыбалась, ненадолго отвлекаясь от главной своей заботы. Внезапно Дельфина сделала значительное лицо и заговорила о планах, которыми уже делилась с Софи прежде: она хотела устроить у себя лотерею в пользу семей солдат, воевавших на Востоке.
35
Дюпанлу, Феликс Антон (1802–1878) – французский проповедник и писатель, профессор Сорбонны, директор парижской семинарии св. Николая; с 1849 г. – епископ Орлеанский (позже – архиепископ); член Французской академии, усердный сотрудник клерикальных газет; один из главных авторов закона 1850 г. о народном образовании. Был противником светского и обязательного начального обучения, распространения светских женских среднеучебных заведений. (Примеч. перев.)
– Самое лучшее время для этого – после Пасхи! – заявила гостья. – Я соберу блестящее общество! Вы непременно должны войти в комитет!
– О нет, Дельфина, не надо! – взмолилась Софи. – Вы же знаете, что свет все меньше и меньше меня привлекает!
– Однако вам следует постараться и являться там все чаще и чаще!
– Зачем?
– Для того чтобы рассеять некоторые слухи, которые уже ходят на ваш счет. Слишком многие забрали в голову, что ваше сочувствие и любовь к русским заставляют вас забыть о том, что вы – француженка!
Софи, залившись краской, пробормотала:
– Это недостойно!
– Можете не сомневаться в том, что я всякий раз встаю на вашу защиту! – заверила ее Дельфина, грызя сухарик. – Но репутацию одними словами не спасают!
– Меня и в самом деле глубоко опечалила эта война! – сказала Софи. – И я хочу, чтобы она как можно скорее закончилась! Каким бы ни был исход сражений, для меня в этой войне нет и не будет ни победителей, ни побежденных!
Дельфина вздохнула, с упреком глядя на подругу.
– А вот такие слова, Софи, вслух произносить не стоит!
– Вы не можете понять!..
– Как бы там ни было, ваша русская жизнь закончилась. Вы вернулись к нам и останетесь с нами навсегда. И вы должны постараться следовать за нами в наших стремлениях!
– Даже если вы ошибаетесь?
– Да, Софи.
Наступило тягостное молчание. Софи всем телом ощущала мучительный разлад, словно резали на куски ее живую плоть.
– Моя лотерея – дело не политическое, а благотворительное, – снова принялась уговаривать ее Дельфина. – Помогая мне, вам не нужно отказываться от своих убеждений. Работы будет очень много. Принимать пожертвования, продавать билеты… От себя я выставляю в качестве главного приза заказ на портрет кисти Винтерхальтера… [36]
36
Винтерхальтер, Франц Ксавер (1805 или 1806–1873) – немецкий живописец, придворный художник императорской четы. (Примеч. перев.)
Софи понемногу поддалась восторженному настроению Дельфины. Она никогда не могла устоять перед вот таким дружеским и вместе с тем решительным тоном…
– Ну, хорошо, согласна, – произнесла она наконец. – Я присоединяюсь к вам.
Дельфина сделала все как нельзя лучше. Над столом, где были собраны призы – настольные и каминные часы, вышитые домашние туфли, музыкальные шкатулки, кружевные чепчики, табакерки… тянулась лента с надписью: «Слава нашей храброй Восточной армии!» Раскрашенные картонные фигуры в человеческий рост, изображавшие стоящих навытяжку солдат, были прислонены к каждой из колонн зала, простенки украшены связанными вместе французскими, английскими и турецкими флагами, над камином красовался портрет Наполеона III, по бокам буфета стояли две маленькие пушечки, одолженные у антиквара. Билеты из корзины доставала стоявшая на возвышении девочка с трехцветными кокардами в волосах. По мере того, как появлялись все новые выигрышные номера, их объявлял господин Сансон, [37] актер Французского Театра. Голос у него был громоподобный, однако никто его не слушал. Сюда шли не в надежде заполучить какую-нибудь безделушку, но ради того, чтобы встретиться с людьми своего круга. Более того, если бы кто-то заинтересовался выставленными предметами, это сочли бы проявлением дурного тона.
37
Сансон, Жозеф Исидор (1793–1871) – актер театров Одеон и Комеди Франсез, с 1843 г. – пайщик Комеди Франсез (Французского Театра). (Примеч. перев.)