Свет в океане

Стедман М. Л.

Вернон Наккей сидел в кабинете и нервно барабанил пальцами по столу, не решаясь начать допрос Изабель, которая находилась в соседней комнате. В Партагезе у полицейских было мало работы. Редкие правонарушения обычно ограничивались мелкими кражами и пьяными драками. Для продвижения по службе сержант мог переехать в Перт, где случались более серьезные преступления, но той жестокости, которой он насмотрелся на войне, ему хватило до конца жизни. Вот почему он был вполне удовлетворен выписыванием штрафов за пьяные выходки и раскрытием мелких краж.

А вот Кеннет Спрэгг, напротив,

мечтал о громком расследовании, которое поможет ему перебраться в Перт. И для этого он не остановится ни перед чем.

Вернон с горечью подумал, что Спрэггу не было никакого дела до того, что, скажем, Билл и Виолетта Грейсмарк потеряли на войне двух сыновей… Он вспомнил, как на его глазах росла Изабель, как маленькой она пела ангельским голоском в церковном хоре на Рождество. Потом его мысли переключились на старого Поттса, который после смерти жены воспитывал дочерей один… И каким ударом для него оказалась свадьба Ханны и Фрэнка… Что же до бедняжки Ханны… Она, конечно, не писаная красавица, но зато на редкость образованная и славная. Правда, Вернон все эти годы считал, что у нее, наверное, не все дома, если она продолжала верить, что дочь найдется, однако же вон как все обернулось…

Он сделал глубокий вдох, нажал на ручку и, войдя в комнату, где сидела Изабель, обратился к ней сдержанно и в то же время почтительно:

— Изабель, миссис Шербурн, я должен задать вам несколько вопросов. Я понимаю, что речь идет о вашем муже, но дело очень серьезное. — Он снял с ручки колпачок и положил на стол. На кончике пера собралась крошечная капелька, и он помахал ручкой из стороны в сторону, чтобы чернила распределились по перу равномерно.

— Он утверждает, что вы хотели сообщить властям о ялике, но он вам не позволил. Это правда?

Изабель, опустив глаза, молча разглядывала свои руки.

— Он был недоволен, что вы не могли родить ему детей, и решил все взять в свои руки, так?

Эти слова отозвались в ней болью. Неужели в своей лжи он невольно выдал правду?

— Неужели вы не пытались образумить его? — не сдавался Наккей.

Она ответила, причем совершенно искренне:

— Когда Том Шербурн считает, что поступает правильно, переубедить его невозможно.

— Он угрожал вам? Применял физическое насилие? — мягко поинтересовался полицейский.

Изабель, чувствуя, как ее охватывает та же ярость, что не давала покоя ночью, окончательно замкнулась.

Наккей частенько сталкивался с тем, как жены и дочери здоровенных лесорубов при одном взгляде на них предпочитали не перечить и проявляли покорность.

— Вы боялись его?

Она поджала губы и промолчала.

Наккей оперся локтями о стол и подался вперед.

— Изабель, закон признает, что жена может оказаться беспомощной в руках мужа. Согласно уголовному кодексу, вы не несете ответственности за то, что он заставил вас сделать или, наоборот, не позволил, так что вам нечего беспокоиться на этот счет. А сейчас я задам вам вопрос и прошу хорошенько подумать, прежде чем ответить. Напоминаю, что у вас не будет никаких неприятностей из-за того, что он насильно вас втянул во все это. — Сержант откашлялся. — По словам Тома, Фрэнк

Ронфельдт был уже мертв, когда ялик прибило к острову. — Он заглянул ей в глаза. — Это правда?

Вопрос застал Изабель врасплох. Она уже собиралась подтвердить слова Тома, но тут вспомнила о его предательстве, и на нее нахлынула горечь потери Люси, злость и просто изнеможение, и она закрыла глаза.

— Это правда, Изабель? — мягко повторил полицейский.

Она уперлась взглядом в свое обручальное кольцо и заявила:

— Мне нечего сказать!

Из ее глаз брызнули слезы.

Том медленно пил чай, наблюдая, как пар из кружки растворяется в теплом воздухе. Сквозь высокие окна скудно обставленной комнаты падали косые лучи полуденного солнца. Том поскреб отросшую щетину, и ему невольно вспомнилось время, когда бритье, да и просто умывание были непозволительной роскошью.

— Налить еще? — равнодушно поинтересовался Наккей.

— Нет, спасибо.

— Курите?

— Нет.

— Итак! К острову прибивает ялик. Откуда ни возьмись.

— Я уже рассказывал это на Янусе.

— И будете рассказывать столько, сколько потребуется! Итак! Вы увидели ялик.

— Да.

— И в нем младенца.

— Да.

— В каком состоянии был младенец?

— Здоровый. Он плакал, но был здоровый.

Наккей что-то записал.

— И в ялике оказался мужчина.

— Тело.

— Мужчина, — повторил Наккей.

Том внимательно на него посмотрел, стараясь понять, к чему тот клонит.

— Вы ведь привыкли на острове чувствовать себя «царем горы», верно?

Том про себя отметил, что любой смотритель маяка углядел бы в этой фразе не только переносный, но и прямой смысл, и ничего не ответил. Наккей продолжил:

— Наверное, считаете, что там с рук может сойти все, что угодно. Никого же вокруг нет!

— Это не имело никакого отношения к безнаказанности.

— И решили, что можете оставить младенца себе. У Изабель же как раз случился выкидыш! И никто ничего не узнает. Верно?

— Я уже объяснял. Я принял решение. И заставил Изабель подчиниться.

— Вы били жену?

Том поднял глаза на полицейского.

— С чего вы взяли?

— А почему она потеряла ребенка?

На лице Тома отразился шок.

— Это она так сказала?

Наккей промолчал, и Том сделал глубокий вдох.

— Послушайте, я уже рассказал, как все было. Она старалась меня отговорить. Я признаю вину во всем, в чем вы меня обвините, так что давайте на этом закончим, только оставьте мою жену в покое.

— Я сам буду решать, когда и что делать! — рявкнул Наккей. — Я вам не ординарец, так что нечего командовать! — Он чуть отодвинулся от стола и скрестил на груди руки. — Этот мужчина в лодке…

— Что — мужчина?

— В каком он был состоянии, когда вы его нашли?

— Он был мертв.

— Откуда такая уверенность?

— В свое время я насмотрелся на трупы.

— А почему я должен вам верить?

— А зачем мне врать?

Наккей выдержал паузу, заставив вопрос повиснуть в воздухе, чтобы заключенный в полной мере осознал все его значение. Том неловко шевельнулся.