Свет. Тьма. Карамель
Шрифт:
Чем был испокон веков табак – единственным способом получения того самого никотина. В разные периоды и в различных культурах люди для достижения просветления или снятия напряжения были вынуждены употреблять жевательный табак, нюхательный, курительный. И любая из разновидностей имела свои ярко выраженные побочные эффекты и пагубные последствия для организма потребляющего. Несмотря на всю свою очевидную опасность, массовость его потребления по всему миру просто поражала. Более того, в какой-то степени образ курильщика романтизировался. В частности, курение будь то трубки, сигар или обычных сигарет всегда было мускулинным признаком по-настоящему сильного мужчины, способного выдерживать и сопротивляться всему тому вреду, наносимому табаком.
Я никак не могу уложить в своей голове картину, в которой уже немолодой следователь по особо важным делам сидит в своем слегка обшарпанном кабинете поздно вечером, освещая кипу бумаг тусклой настольной лампой. Камера плавно наезжает, меняя ракурс. Его глаза быстро бегают по неразборчивому тексту с результатами очной ставки, сопоставляя все детали в голове. Так и не найдя ответа на все вопросы, он отпивает уже едва теплый чай, по крепости сравнимый скорее с односолодовым виски. Отложив в сторону восьмой том дела и сняв с левого запястья замершие в полной тишине командирские часы, он берет дрипку, в которую заливает последний на сегодня пузырек с фруктово-ягодной жижей-девяткой. Быстрым движением разблокировав мод, он делает глубокий вдох, не жалея свои легкие. Небольшой кабинет наполняется ароматом персика с вишней. И без того нечитаемые буквы утопают в молоке белого облака пара…
Это просто смешно. Настолько же, насколько глупо. Изначальная цель электронной сигареты – помощь в отказе от курения. Но первопричина перестала превалировать и иметь какое-то определяющее значение. Сотни тысяч подростков начинают свое потребление никотина именно с вейпа, не до конца осознавая серьезных последствий такого, казалось бы, безобидного (читай нелепого) увлечения. Не мне их судить или пытаться вразумить. Для этого у них есть родители и своя собственная голова. И если человеку не хватает нейронных связей, чтобы понять насколько эта привычка бесполезная, что ж, печально. Ему с этим жить.
А мне надо просто попросить охранника Игореху разогнать с крыльца этих необремененных разумом псов, запаривших все вокруг в радиусе десяти метров.
3
– И поэтому то, что их роднит, то, что составляет суть описываемого подхода, это скорее некий взгляд, угол зрения, и именно слово «подход» здесь, в данном случае, извините за тавтологию, лучше всего подходит, точнее, даже соответствует описываемому явлению. Итак, что же здесь типично? Прежде всего, некий эффект отстранения, как выразился один историк, «прошлое – это чужая страна». Независимо от того, как давно происходили события, каждый исследователь, который работает в этом антропологическом ключе, рассматривает это, как принципиально нечто незнакомое. И вариативность прошлого, вариативность той или другой культуры в любом месте и в любое время, это фирменный знак исторического исследования в русле антропологии. Затем, я это неоднократно говорил в этой лекции и еще раз повторю: об исторической антропологии можно говорить только в том случае, когда мы наблюдаем диалог с антропологией как таковой, то есть когда используются отдельные наблюдения антропологов или даже некоторые концепции теории, хотя это требует осторожности. То есть прямого переноса разработок, наблюдений антропологов в историческую науку, конечно, не может быть, даже если это и осуществимо, оно не будет столь удачным. Есть, конечно, своя специфика и в проблематике. Французские исследователи утверждают, что к любой области человеческой жизни антропология безусловно применима. Теоретически, это так. Действительно, можно изучать с этой точки зрения и политику, то есть властные отношения, можно – экономику, тогда будет экономическая антропология, можно – религию, и появляются работы религиозной антропологии. Это все верно,
Раздается звонок. Кажется, что он звонит не переставая. По какой-то непонятной для меня причине, я всегда задерживаю дыхание в момент звонка. Связано это с рефлексами или это своего рода перезагрузка – не знаю. Просто те несколько бесконечных секунд ни один кубический миллиметр воздуха не попадает в мои легкие. Но вот звон смолкает. Мгновение, и первые студенты начинают шевелиться, стараясь как можно быстрее собраться и выскочить за дверь аудитории.
– Уважаемые магистры, прошу вас прочитать к следующему семинару тему «Историческая антропология как подход в процессе изучения исторической науки». Будет небольшой опрос по сегодняшней лекции с контрольными вопросами!
Но меня уже никто не слышит, впрочем, мне и самому не совсем понятно, что именно я рассказывал сегодня своим студентам. В этом, наверно, и заключается основная прелесть преподавания самых азов дисциплины: можно полностью отключить мозг, рассказывая что-то на автомате, компилируя академические факты с абстрактными рассуждениями ни о чем, позволяя себе погрузиться в свои собственные мысли, не касающиеся образовательного процесса. Слова льются сами собой, складываясь в, казалось бы, логичные предложения, но абсолютно не позволяющие сделать из их совокупности какой-то определенный вывод. Улыбнувшись самому себе, я собираюсь на выход. Уже в дверях меня задерживает Ирена Анатольевна – приятный исключительно внешне доцент социологии с нашей кафедры, и, по совместительству, почетный член неофициальной группировки инициативных преподавателей нашего вуза.
– Ирена Анатольевна, пара только что закончилась, и энку я Вам уже поставил, придете на отработку.
– Ой знаете, меня просто эта социологичка задержала на кафедре, такая стерва.
– Да, и не говорите, задерживать она умеет.
Мы молча смотрим друг на друга, стоя в коридоре. Одновременно с этим, я одной рукой на ощупь пытаюсь закрыть аудиторию и быстро удалиться, но, как назло, не могу никак попасть в замочную скважину и повернуть ключ.
– Уделите мне две минуты своего времени?
Почему эта дверь не хочет запираться?
– Да, Ирена, я весь внимание.
– В общем, после вчерашнего заседания кафедры у меня осталось немало вопросов, а госпожа Головникова отказалась давать какие-либо комментарии, вот я и подумала…
Я хоть той стороной его вставляю? Ну же, не упрямься.
– …Подумала, что мы могли бы как-то по-научному, симпозиумом, попытаться разобраться и найти какие-то альтернативы. Пусть хотя бы в теории, для личного успокоения…
Может это не тот ключ? Бросаю беглый взгляд на него и на замочную скважину – нет, вроде бы все подходящее. Тогда, что это за издевательство.
– Ирена, а Вы знаете, что симпозиумом в Древней Греции называли ритуализированное пиршество, сопровождавшееся бурным весельем. Оно являлось неотъемлемой составляющей исключительного мужского времяпровождения той эпохи.
– Нет, не знала, я же не такой великий историк, как Вы. Назовите это хоть сходкой, хоть съездом, хоть слеткой. Нельзя так просто оставлять все, это вопрос принципа!
Мне кажется из-за той силы, с которой я сжимаю этот непослушный ключ, у меня на руке останутся вечные отметины.
– Послушайте, я ведь знаю, Вам тоже не безразлична судьба нашей кафедры и института в целом, поэтому сразу же после открытия мной собрания, я дам Вам слово высказать свою позицию с предложением эффективных способов недопущения детерминации определенных последствий, если Вы понимаете, о чем я.
Нет, дорогая, не понимаю, ума не приложу. Из последних сил пытаюсь провернуть наполовину вставленный ключ, но это безуспешно. Теперь он еще и не вытаскивается наружу.
– Вот и замечательно. В четверг, в двадцать ноль ноль в кабинете Артака Юрьевича мы Вас будем ждать. Не опаздывать!