Светлана
Шрифт:
Как раз в ту минуту, когда Костя и Надя встретились, Светлана увидела у окна внутри станции озабоченное лицо Алеши. Лицо, впрочем, сейчас же исчезло.
Костя успел еще раз попрощаться с Зинаидой Львовной, поискал глазами Светлану, но она была совсем в стороне, там, куда он поставил ее, когда вагоны еще двигались.
Он помахал ей фуражкой, потом из вагона помахал Зинаиде Львовне и Наде и долго махал им всем вместе уже издали. Зинаида Львовна, прижимая к себе Светлану, хотела идти к трамвайной остановке, но появился
— Сначала отвезем Светлану в детский дом, — сказала Зинаида Львовна, когда они усаживались в машину. — Ты, Надя, домой?
— Нет, мне в институт.
— А вы, Алеша, что же не садитесь?
— Мне не по пути, совсем в другую сторону, я на трамвае поеду.
Он поклонился, заглядывая к ним через окошечко, но Зинаида Львовна протянула ему руку через Светланины колени. Пришлось ему и со всеми прощаться за руку.
Он сжал Светланины пальцы, как бы подтверждая просьбу никому не рассказывать об их встрече в поезде. Светлана молча ответила ему: «Помню. Я не болтливая!»
Наконец дошла очередь до Нади, сидевшей дальше всех. Его рука протянулась несмело, будто он уже забыл, с какой самоуверенностью хотел привести Надю «за косы» несколько часов тому назад... или, наоборот, помнил об этом?..
Надина рука была как ледяная. Не поворачивая головы, Надя едва коснулась пальцами его ладони. Он выпрямился, неловко зацепился за дверцу и уронил очки. На мгновение Светлана увидела совсем рядом ставшие вдруг безоружными темные, очень печальные глаза.
Зинаида Львовна спросила:
— Не разбили?
— Нет, нет.
Он вытирал платком очки. А когда надел, сразу изменилось выражение его лица. Как будто эти два стеклышка, совсем прозрачные и бесцветные, действительно вооружали близорукие глаза и даже немножко прятали их, помогая Алеше скрывать свои мысли и чувства.
Он заметил, что Светлана смотрит на него, и, захлопнув дверцу, приветливо помахал рукой вслед отъезжающей машине.
«Неблагодарность из всех пороков наигнуснейший!» — так еще Петр Великий выражался. Ты, Светлана, такой исключительный молодец, а я, неблагодарное животное, даже спасибо тебе как следует не сказал!..»
«Ага! — подумала Светлана. — Есть все-таки совесть у человека!»
Она, улыбаясь, дочитала письмо. Оно было веселое и смешное, с рисунками на полях.
Вот Светлана бежит за поездом на тонких ножках — в один штрих карандаша, а Костя, неправдоподобно изогнувшись, подхватывает ее за шиворот. Подпись: «Похищение девочки из детского дома».
Дальше — испуганная, негодующая Светлана со штопорами черных волос на голове. Рядом — Костя. Не пожалел себя, настоящим разбойником нарисовал! И подпись: «Зачем ты увозишь меня, злодей?»
Куда бы Костя ни ехал, он уезжал в хорошем
Аккуратно сложив солдатский треугольничек, Светлана распечатала другое письмо, в конверте и с маркой.
«Милая моя деточка, мне хочется еще раз поблагодарить тебя...»
Лицо Светланы стало серьезным и ласковым. Зинаида Львовна звала к себе: «Приезжай в выходные дни, пока хорошая погода. Только, девочка, будь осторожнее, страшно вспомнить, как ты бежала тогда за поездом...»
«Обязательно поеду, — решила Светлана. — Сегодня же ей напишу, и сговоримся — когда».
Светлана приехала к Зинаиде Львовне в воскресенье, через две недели после дня Победы над Японией. Последнее письмо от Кости было еще с дороги и шло очень долго.
Светлана понимала, что для Зинаиды Львовны война еще не окончилась. Для нее окончится война, когда будет получено письмо, написанное после дня Победы.
Неизвестно, что думала Зинаида Львовна о появлении Нади и Алеши на станции в день отъезда Кости. Во всяком случае, она ни о чем не расспрашивала, и Светлане с ней было легко.
После завтрака они сидели в маленькой столовой — Светлана с книжкой на диване, Зинаида Львовна кроила что-то на обеденном столе.
Светлана посматривала на нее и вдруг сказала:
— Вы всегда что-нибудь делаете. И какая вы всегда бодрая! Даже в прошлом году вы были почти веселая.
Зинаида Львовна улыбнулась:
— А мне нельзя унывать. Мне унывать сын не позволяет.
— Как же он может не позволить на таком большом расстоянии?..
Зинаида Львовна отложила иголку и ножницы.
— Вот я тебе покажу одно его письмо, старое еще. Она вышла в свою комнату и очень быстро вернулась.
— Показалось ему что-то один раз... Кислых писем я никогда ему не писала, но что-то, по-видимому, уловил между строк. В первый раз — и в последний — он так о себе написал, про то, что ему приходилось на фронте... Все говорил, приеду — расскажу... Он тогда на курсах младших лейтенантов был, не в боях — считал, что мне уже не нужно о нем беспокоиться.
Светлана, тронутая оказанным доверием, развернула линованный треугольничек.
«Здравствуй, милая мама! Фронтовой привет!
Сейчас получил твое письмо от 20/ХI. Оно меня здорово огорчило — во-первых, то, что ты, по-видимому, была больна, хотя об этом и не говоришь, а во-вторых, твой неважный моральный дух.
Это, мама, хуже всего. Терять бодрость духа никак нельзя, да в особенности в такое время.
Мне знаешь, что приходилось переносить? Я попадал в такие переделки, что впору было застрелиться, но я никогда, даю тебе слово, никогда не унывал. Один раз, еще осенью, во время боя, ночью, комбат послал нас, троих автоматчиков, на поиски роты, которая действовала отдельно. Связь с ротой была нарушена, им нужно было отойти, иначе их бы отрезали.