Светлейший князь
Шрифт:
Восточная ветвь Мирской тропы тоже выходила к Казер-Суку, но выше Табель-Сука и вновь раздваивалась опять же на западную, которая шла вдоль Казер-Сука к Енисею и восточную ветки. Восточная ветвь шла вдоль Казер-Сука к его истокам, обходила Араданский хребет и в итоге выходила к Енисею севернее Шушенского. Именно по этой тропе от реки Ой до Енисея и был проложен в последствии Усинский тракт, с появлением которого Мирская тропа и утратила свое значение и стала в итоге охотничьей. И по этой охотничьей тропе я три раза ходил до Усинского тракта,
По преданию в 1218 году, ханДжучи, сын Чингисхана, при подавлении восстаниякыргызов против Монгольской империи, шёл до Минусинской котловины не только по льду Уса и Енисея, но и по этим торговым тропам. В моей реальности 20-го века эти тропы уже или не существовали или стали охотничими.
Я сразу же обнаружил выход этой древней тропы у Большого порога и мы по ней прошли до истока Табель-Сука, а дальше путь нам преградил бурелом. Товарищ Нострадамус не подавал мне сигналов об ошибке или опасности, но не даром говорят, доверяй, но проверяй.
На этом месте я вернулся из своего внутреннего мира в грешный внешний. Ванча в метрах в десяти от меня вышел на одну из тропок и жестами стал подзывать меня. Когда я встал с дерева, он приложил палец к губам и опять же жестом пригласил меня к себе.
— Вот она тропа, только здесь надо её прочистить, — еле слышно прошептал он, когда я подошел к нему. — Лес ответил мне. По ней недавно, еще по снегу, последний раз прошел караван оттуда, — Ванча показал на юг. — Давай поднимемся вон на тот кедр и посмотрим.
Через несколько минут мы забрались на выбранное Ванчей дерево. Кедр и с земли казался мощнее и выше других деревьев, а на деле он оказался просто могучим великаном. Взобравшись по его веткам вверх насколько это возможно, мы увидели и наш ползуший по тайге караван и наконец-то нашу тропу.
— Да, это тропа. Я вижу её! — Ванча говорил громко и радостно. Тропа под завалом просто разворачивалась строго на восток и мы её искали немного не там. Примерно через версту тропа опять выходила к какому-то безвестному ручью и вдоль него шла на юго-восток к Большому Тепселю.
Вернувшись с трассы еще засветло, я поехал к Ерофею. Тропа, после прохождение нашего каравана, превращалась в достаточно проезжую лесную дорогу и верховые спокойно проезжали вдве нитки. Петр Сергеевич с первого дня установил строжайшее правило, левая сторона каравана по ходу его движения должна быть свободной для проезда верховых в обратную сторону.
Ерофей последние двое суток был безвылазно в десятках арьергарда. Увидев меня, он сразу же предложил немного проехаться назад по тропе.
— Впечатляет? — проехав полверсты, мы остановились у небольшого поворота, за которым было видно еще не меньше версты пройденной нами тропы. — Тут после нас даже колонна по трое пройдет. Шишкин сегодня с утра осторожненько почти до самого Енисея проскакал. Верст тридцать в один конец и уже вернулись.
— Боишься казаки могут сунуться? — спросил я.
— Бояться
— А еще есть арбалеты, — продолжил я его мысль.
— Знаю.
— Вот этим и займешься, как придем.
— Как придем … Да я Григорий Иванович, только об этом и думаю, — и после паузы неожиданно добавил, — с суженной, почти ведь не видимся.
На этом мы с Ерофеем расстались, он остался со своими бойцами арьергарда.
Целых три недели мы черепашьими шагами продвигались к Мирскому хребту. Пять дней от восхода до заката пятьдесят человек под моим чутким руководством рубили, пилили, растаскивали огромный лесной завал. Трижды нас останавливали дожди, из-за чего мы потеряли целую неделю.
Два дня мы потратили на сооружение более-менее приличной переправы через речку Большой Тепсель. Берега и дно речки в этом месте были хоть и каменистыми, но болот все равно хватало и я, не мудрствуя лукаво, решил просто дополнительно засыпать берега и дно мелкими камнями, которых по берегам речки было в избытке. В итоге получилось сорок метров дороги, отсыпанной камнем. Устье Рямистого ручья, вдоль которого от Тапселя нам предстояло идти дальше, было в нескольких десятках метров от устья безвестного ручья.
От Большого Тепселя дело пошло веселее. Тропа хорошо была видна, она была прилично наезжена, сразу было видно, ей кто-то пользуется. Количество упавших деревьев правда от этого не уменьшилось. Почти все упавшие деревья вдоль всей тропы были повалены скорее всего одной и той же бурей. Ванча еще в начале нашего похода определил, что буря была несколько дней назад. Я резонно предположил, что она была во время моего попадания.
Когда мы начали отсыпать дорогу, я с Ванчей еще раз поднялся на самое высокое дерево, теперь уже возле переправы через Тепсель и несколько минут смотрел в подзорную трубу, тщательно изучая местность. Надо сказать, за последующие двести лет тут мало что изменилось. Почти как двадцатый век. Только в будущем тропы все и эти лесные дороги почти исчезли за ненадобностью.
И так передо мной километрах в восьми был невысокий, две тысячи метров, поросший редким лесом Мирский хребет. Он тянется строго с юго-запада на северо-восток. Местами леса не было, особенно на вершинах и в некоторых распадках. Прямо перед нами были две двухтысячные вершины хребта и широкий достаточно крутой распадок между ними. А вот левее была еще одна, более низкая вершина. Именно она мне и нужна. Её высота меньше двух тысяч. Справа от неё очень широкий и достаточно пологий распадок. Снег кое-где еще лежит. Мы вообще идем по лесам, которые только-только освободились от зимнего плена. Это на мой взгляд существенно облегчает нам путь, так как земля уже подсохла, а вот растения только начинают просыпаться.