Светлячок надежды

Ханна Кристин

Мара подобрала журнал, набрала телефон «горячей линии» и сказала: «Я Мара Райан, крестная дочь известной телеведущей Талли Харт. Сколько вы заплатите за историю о ее проблемах с наркотиками?» Она произнесла эти слова и почувствовала, как у нее похолодело внутри. Иногда сразу понимаешь, что поступил подло, совершил недостойный поступок.

– Мара? Посмотри-ка на это.

Голос доносился словно издалека. Она медленно приходила в себя, вспоминая, где находится: на полу в гардеробной Талли.

Ее крестная мать в больнице. В коме. Мара пришла

сюда, чтобы найти «айпод» с любимыми песнями Талли, надеясь – всего лишь робко надеясь, – что музыка пробьется сквозь тьму и поможет ей очнуться.

Мара медленно повернулась и увидела Пакстона, который в одной руке держал недоеденный гамбургер, а другой рылся в шкатулке с драгоценностями Талли.

– Пакс…

– Нет, правда. Ты посмотри! – Он показал ей большую бриллиантовую серьгу. Даже здесь, в темной гардеробной, она сверкала всеми цветами радуги.

– Положи на место, Пакстон, – бесцветным голосом сказала Мара.

Он улыбнулся своей ослепительной улыбкой.

– Брось! Твоя крестная даже не заметит. Подумай только, Мара, мы можем поехать в Сан-Франциско, как и мечтали. Ты же знаешь, что у меня творческий застой. Это все из-за денег, из-за того, что их у нас просто-напросто нет. Как я могу сочинять, если ты на работе и тебя весь день нет рядом? – Он шагнул к ней, протянул руки, притянул к себе, призывно прижался к ее бедрам. Его ладони скользнули по спине Мары, сжали ягодицы. – Это может стать нашим будущим, Мара. – Его вызывающий взгляд пугал ее.

Мара высвободилась из его объятий и отступила. Кажется, впервые за все время она заметила его нагловатый взгляд, презрительную усмешку на тонких губах, изнеженные в безделье белые руки, вызов в его одежде.

Он вынул из мочки уха череп из черненого серебра и вставил на его место бриллиантовую сережку Талли.

– Пойдем!

Пакстон был так уверен в ней, нисколько не сомневался, что Мара не выдержит его напора. А разве могло быть иначе? С самого начала так всегда и было. В приемной доктора Блум она встретила красивого юношу, начинающего поэта с изрезанными запястьями, который обещал избавить ее от мук. Он позволял ей плакать в его объятиях, говорил, что его песни и стихи изменят ее жизнь. Объяснял, что резать себя – это нормально, и не просто нормально, а прекрасно. Она покрасила волосы, потом обрилась наголо, выбелила лицо. Потом ринулась за ним в пропасть, покинув привычный мир, и позволила тьме соблазнить и поглотить себя.

– Почему ты меня любишь, Пакс?

Он посмотрел на нее.

Маре казалось, что ее сердце висит на серебряном крючке.

– Ты моя муза, ты же знаешь. – Он лениво улыбнулся и снова принялся рыться в шкатулке с драгоценностями.

– Но ты уже давно ничего не пишешь.

Пакс повернулся к ней. Она видела, как вспыхнули гневом его глаза.

– Что ты об этом знаешь?

И ее сердце сорвалось с крючка, полетело вниз. Мара вспомнила о любви, в которой она выросла. О том, как родители любили друг друга и своих детей. Она шагнула вперед, испытывая странное ощущение, словно освобождалась и одновременно становилась взрослой. Она вспомнила вид, открывавшийся из гостиной их дома на острове Бейнбридж, и вдруг почувствовала острую тоску по

той, прежней жизни, по девочке, которой она когда-то была. Дом по-прежнему ждал ее – там, на другой стороне залива.

Тяжело вздохнув, Мара произнесла его имя.

Пакс посмотрел на нее: раздражение заострило его подбородок, сделало взгляд мрачным. Она знала, как он не любил, когда она ставила под сомнение его талант. Но если подумать, ему вообще не нравилось, когда Мара задавала вопросы. Больше всего он любил ее, когда она была тихой, пришибленной и резала себе руки. Что же это за любовь?

– Да?

– Поцелуй меня, Пакс, – попросила Мара, придвигаясь ближе, чтобы он мог обнять ее.

Пакстон легко коснулся губами ее губ, но Мара притянула его к себе и ждала, что поцелуй затянет ее, как это бывало всегда.

Ничего не произошло.

И тогда она поняла, что отношения могут заканчиваться без скандалов, слез и сожалений. Они заканчиваются в молчании. Это испугало ее – неожиданный вывод, обнаживший всю глубину ее одиночества. Неудивительно, что она столько лет бежала от него.

Мара знала, как сильно страдал Пакс из-за смерти сестры и от того, что его бросили родители. Он иногда плакал во сне, а слушая некоторые песни, становился мрачным, как туча. Мара знала, что когда он слышал имя сестры – Эмма, – у него начинали дрожать руки. В глубине души он был не только поэт, гот или даже вор. В нем было или когда-нибудь будет нечто большее. Но теперь ей до этого не было дела.

– Я любила тебя, – сказала Мара.

– И я тебя люблю. – Он взял ее за руку и повел за собой к выходу.

Неужели любовь – вернее, прощание с ней – это так больно?

– Я кое-что забыла. – У входной двери Мара остановилась и высвободила руку. – Подожди меня внизу.

– Хорошо. – Пакс подошел к лифту и нажал кнопку.

Мара вернулась в квартиру и закрыла за собой дверь. Потом, после секундного – не больше – колебания заперла замок.

Пакс вернулся за ней – барабанил в дверь, звал, кричал. Слезы жгли ей глаза, и она не сдерживала их, пока он не крикнул:

– Ну и черт с тобой, фальшивая сука!

Мара услышала его удаляющиеся шаги, но продолжала сидеть на полу, прижавшись спиной к двери. Когда все стихло, она закатала рукав и сосчитала крошечные белые шрамы на внутренней поверхности руки. Что, черт возьми, ей теперь делать?

Мара нашла «айпод» и вместе с переносной док-станцией положила в хозяйственную сумку. Потом медленно прошлась по квартире, вспоминая тысячи мелочей, связанных с Талли. Нашла мамин дневник и тоже сунула в сумку. На будущее.

Когда гнетущая тишина – без веселого смеха и непрерывной болтовни Талли – стала невыносимой, Мара вышла из квартиры и пешком направилась к паромной переправе. Она села в одной из кабинок, достала «айпод», вставила в уши наушники и включила музыку. И Элтон Джон запел ей: «До свидания… желтая кирпичная дорога…»

Мара повернула голову и стала смотреть на черные воды залива и приближающиеся крохотные огоньки на острове Бейнбридж. Когда паром причалил, она убрала «айпод» в сумку, вышла на причал, села в автобус и доехала до поворота к своему дому.