Светлый град на холме, или Кузнец. Том 2
Шрифт:
– Ты надолго?
Сигню смотрит долго, будто не знает, что же сказать:
– Я не знаю, милый. Мы ничего не знаем, что там. Но… – по-моему, она не хочет говорить, что думает о своём походе.
– Ты… – её голос дрогнул немного. – Не тоскуй без меня. А если прижмёт всё же сердце, напиши грустную балладу…
Я подошёл к ней:
– Я люблю тебя.
Она подняла голову:
– И я люблю тебя, – встала, чтобы обнять меня. – Люблю.
Сигню впервые обнимает меня.
Я не один раз носил её на руках, она обнимала мои
Боги!… Жаркий туман застилает моё сознание. Но она отодвигает меня, отступает:
– Нет, что ты… не трогай меня…
Прижала ладонь к глазам, будто свой туман отгоняет…
Так и есть, Боян, свой туман я и пыталась разогнать. Но…
Я вспомнила, куда я еду завтрашним утром…
Что я никогда уже не увижу его после того, как сяду на коня…
И я обняла его снова…
Она обняла меня, она целует моё лицо, мои глаза, мои губы…
– Я люблю тебя. Люблю как… как надо любить тебя… Хочу, чтобы ты знал… Всегда, – прошептала она. – Слышишь? Люблю тебя!
Не голосом даже, даже не дыханием, будто сердцем прямо в моё сердце…
Ничему не надо учить влюблённого человека. Любовь сама всех ведёт и учит. Он поцеловал меня так, что огонь мигом пробежал к моему животу, распахивая меня навстречу ему…
…Боги, я не мог и представить себе, что это так…
Как много песен я спел об этом, но разве я знал, что это такое громадное, такое острое наслаждение… Безбрежный экстаз души и тела…
Стоило ждать столько лет, чтобы, наконец, узнать…
Узнать, как запутываются пальцы и поцелуи в распустившихся волосах…
Как вибрирует струнами гуслей её живот навстречу моим прикосновениям, моим губам, моему животу…
Увидеть свет желания из её глаз и слёзы блаженства на её ресницах…
Как в гармонию сущего сливаются чресла, разгораясь огнём и будто растворяясь в этом сладостном пламени. Взмыть в небеса и дали, где только она, её аромат, тепло, её дыхание, голос, её руки, её бёдра и ты сам растворён в ней…
Что сладость медов, цветов, что тепло солнца, когда узнал это блаженство… После можно только умереть, если больше не знать его…
И теперь, когда она уехала, я остался с воспоминанием об этих нескольких часах, которое будет приходить ко мне днями и ночами. И только поэтому я смогу жить все эти долгие-долгие дни и дни разлуки.
Только это чудо, это испытанное блаженство, вкус её губ, её кожи на моих губах, её аромат, стон и вскрик её… Она наслаждалась мной… И желала меня. Только мысль об этом и удержала меня на этом свете, когда она уехала будто навсегда. Только мечта вновь увидеть её, повторить то, что теперь только и оживляло меня, пока я не мог видеть её…
Глава 5. Бедствие
Первые недели прошли в мучительном ожидании новостей. Долго-долго просыпаясь, каждое утро в холодной одинокой постели, я лежал и думал, умолял Богов, чтобы
Но прошли и две и пять недель, а не было ни их, ни вестей от них. И наконец, пришло письмо, переданное через нескольких гонцов.
Это было самое страшное письмо, с самыми страшными новостями в моей жизни. Весь Норборн охвачен эпидемией, несколько деревень на северо-западе Брандстана. Все северо-западные области, прилегающие к Западным горам. Во всех бывших йордах. Кроме Эйстана и Асбина.
Сигню писала, что необходимо сделать в ближайшее время. Поставить кордоны на всех обозначенных ею областях. Такие кордоны, через которые проехать может только она со своим отрядом и никто больше. Цепью вооружённых ратников закрыть поражённые чумой области. Что обозы будут подходить к этим границам в заранее оговоренных местах, и люди Сигню будут забирать то, что привезут обозы.
Города все приказано закрыть и не впускать никаких пришлых людей , только жителей ближних известных деревень, которые тоже не должны допускать никого из неизвестных им людей в свои селения. Для этого в каждом селе должно присутствие ратных людей.
Гуннара и Исольфа они не нашли до сих пор.
Вся Свея оказывается в осаде чумы теперь. Чуть ли не треть моей страны объята огнём заразы. И посреди этого Сигню, моя дроттнинг… Сигню…
Железные обручи шипами внутрь, что сдавливают мне грудь столько недель, сжимаются ещё.
Когда Сигурд думал об огне заразы, он и не представлял, насколько это слово буквально отражает то, где мы с Торвардом и нашими ратниками оказались.
На севере мы поначалу увязли в распутице – земля здесь была другая, жирнее, чем у нас и держала ещё влагу, а может быть, дожди тут продолжались дольше. Но благодаря этой задержке мы нашли два вымерших хутора, которые пришлось сжечь.
С этого и началось. Я знала, что делать, что происходит и то была изумлена и обескуражена масштабами эпидемии. Торвард же, который никогда на эпидемии не ездил, вообще оказался выбит из колеи в первые несколько недель.
Мы с ним ночевали в одной палатке, разделяя её куском полотна на два помещения, в которых стояли наши походные складные койки-ящики. Мы были в походе, который требовал от нас ещё большей собранности и мобильности, чем нормальный военный поход, поэтому разделяться мы не должны.
– Потому что враг невидим и неслышен, – говорю я Торварду. – Любой сурок, мышонок или белка могут оказаться полны чумных блох.
– Поэтому ты запретила ратникам бить зверьё?
– Конечно, – отвечаю я. – я же всё объясняла парням, ты не слушал? Важно, чтобы люди понимали, с чем мы имеем дело, только это, неукоснительная осторожность и бдительность помогут нам выжить посреди заразы.