Светлый остров
Шрифт:
Эллин пробормотала что-то, покидая гостей, и взяла Джинкс на руки, собираясь войти в дом. Но к ее крайнему изумлению, Симон тоже вскочил и, не дав опомниться, взял девочку и, извинившись перед гостями, зашагал в дом. Эллин шла рядом, она была поражена и испугана неожиданной выходкой своего мужа, но в то же время радовалась проявлению его заботы о дочери.
— Возьми белый тюбик в аптечке, в моей ванной комнате, — отрывисто приказал он Эллин, входящей за ним в комнату. Он усадил Джинкс на кровать и начал осторожно снимать повязку, которую Эллин наложила несколько часов назад.
— Ну
Вернувшись в комнату, она несколько секунд помедлила в дверях. Симон осматривал рану, а широко раскрытые огромные глаза Джинкс смотрели на него с каким-то детским восторгом. Пока Эллин смотрела, ей казалось, что вот-вот маленькое веснушчатое личико склонится и прижмется к нему мокрой от слез щекой. Но заметив мать, девочка отпрянула и слабо улыбнулась, ее голосок уже не дрожал и не срывался.
— Мам, бинт сильно пристал, но мистер… мистер, — она перевела взгляд на мужчину, который в это время протянул руку, чтобы взять принесенный Эллин тюбик, — мой… мой папа снял его, и мне не было ни капельки больно.
Эллин не могла произнести ни слова, эта маленькая сцена была такой трогательной, что она боялась расплакаться. Она встретилась глазами с Симоном, когда он передавал ей тюбик, и заметила его странный взгляд и пульсирующую жилку у него на шее.
— Бинты все внизу, — обратился он к Эллин, подразумевая, что Кирия скажет, где их найти. Его тон был приказывающим и категоричным, и она недоуменно насупилась. Она не была против того, чтобы спуститься вниз за бинтами, даже наоборот, но было так странно, что Симон не велел ей позвонить и поручить Кирии самой найти бинты.
На этот раз прошло несколько минут, прежде чем Эллин вошла в комнату. Джинкс восседала на коленях у Симона, обхватив рукой его шею и прижавшись своей маленькой головой к его груди.
— Да, твоя дочь не теряет время даром. — Это было сказано бесстрастно, но почему-то эта фраза отозвалась в каждой клеточке ее тела!
— Она всегда считала, что посидеть на коленях у мужчины — это занятие очень ответственное, — пробормотала Эллин смущенно, с нервной усмешкой, — ей очень давно этого хотелось.
— Ну вот и добилась своего. — Не посмотрев на нее, Симон взял бинт и ловко забинтовал руку. — А как теперь, юная леди, получше стало? — Он мягко отстранил девочку, чтобы видеть ее лицо. Ее огромные глазищи светились, она звучно чмокнула его в щеку и опять уткнулась лбом в его плечо.
— Да, гораздо лучше. Спасибо большое… — Она взглянула на Эллин и сообщила: — А я завтра еду кататься далеко-далеко на папиной яхте. А ты поедешь? Я ведь без мамы не хочу, — заявила она Симону, вновь переключая свое внимание на него, — ей ведь можно будет поехать с нами?
— Ладно, поговорим обо всем завтра утром. А теперь ты отправляешься спать!
Джинкс радостно кивнула. Глаза у нее слипались. Симон повернулся к Эллин и попросил ее вернуться к гостям.
— Нехорошо, что мы ушли вдвоем, предоставив их самим себе, — добавил он, и Эллин, пожелав Джинкс спокойной ночи, сразу вышла из комнаты. Но Джинкс ей не ответила, она была занята разговором с Симоном, и инстинктивно Эллин задержалась за дверью, которую
— Да, да, я пойду спать. Теперь мне надо быть хорошей девочкой, правда ведь? И не говорить плохих слов, и правильно себя вести! Надо ведь стараться быть хорошим, если у тебя есть отец, он же мужчина. И Дэррил вот тоже старается для своего нового папы, я тебе только что про это рассказывала, когда мама была внизу. Я тоже маме говорила, что буду стараться для папы, когда он у нас будет. Я правда буду, вот увидишь!
— Да ты просто обязана теперь быть паинькой, — с напускной суровостью сказал он, что подействовало гораздо сильней на Эллин, чем на Джинкс. Девочка лишь сонно улыбнулась, а Эллин, стоя за дверью, изумленно затаила дыхание, потому что за этой притворной жесткостью сквозила огромная нежность. Что же произошло в то время, когда она отлучилась из комнаты? Чудо, казалось, свершилось в считанные минуты.
— Давай, давай, красавица, укладывайся в постель. — Последовало недолгое молчание. Эллин представила, как Джинкс укладывается, и Симон накрывает ее одеялом. Через минуту он говорит «спокойной ночи», и Эллин поворачивается, чтобы спуститься по лестнице.
— Доброй ночи, папочка! Как все-таки здорово, что ты у меня есть! Агапи моу, сагапо! — произнес ребенок, и Эллин застыла, дрожа, на верхней ступеньке лестницы, схватившись за перила.
— Агапи моу, сагапо… — эти слова прошептал когда-то Симон, надевая обручальное кольцо на ее палец. Что означали эти слова? Эллин закрыла лицо руками; теперь она знала, что эти слова совсем не были выражением слепого желания, как ей показалось тогда.
— Где ты это слышала? — потребовал Симон, и Джинкс опять хихикнула.
— Ставрос Деметри мне это сказал. Мы ведь поженимся, когда подвырастем, — ребенок запнулся. Эллин легко представила Симона, неодобрительно качающего головой.
— Я хотела сказать, — исправилась девочка, — когда мы станем взрослыми. — Короткая пауза и слова: «Папочка, я люблю тебя…», сказанные пока очень робко, хотя Эллин была уверена, что глаза ее блестели озорством.
Эллин зажмурилась под гнетом своих тяжелых мыслей. Как много сразу объяснилось! Одиночество и печаль, которые она видела в глазах мужа, ее собственное недоумение, когда она думала о том, что он приехал в Англию и предложил ей стать его женой лишь из-за прихоти. Ах, как глупо она ошибалась! Ведь Симон любил ее, а все ее поступки унижали его, она сама внушала ему мысль, что он загубил свою жизнь, женившись на ней. Она с грустью подумала, что он никогда не простит ее. Просто не сможет ее простить.
Она еле выдержала остаток этого длинного вечера. И когда гости наконец разошлись, она не смогла высказать все, что было у нее на душе. Она сухо попрощалась с Симоном и повернулась, чтобы уйти, оставив его стоять спиной к окну, распахнутому в глубокую черноту ночи, откуда доносилось пение цикад.
— Постой, — голос Симона был категоричен, это остановило Эллин. Она обернулась и застыла на пороге. Сердце ее глухо колотилось. — Нам надо кое о чем поговорить.
Она нахмурилась, недоуменное выражение появилось на ее лице.