Светоч русской земли
Шрифт:
– Отче!
– поднял Фёдор взгляд на игумена Сергия.
– Веси ли ты сон свой давний, яко литвины проломили стену церкви Божией, намеря вторгнуться в наш монастырь? Как можем мы верить Киприану?
Сергий теперь уже улыбался. Это - не сполохи огня, это - улыбка всеведения.
– Скажи, Леонтий, - спросил он, - каковы теперь, после смерти Ольгерда, - дела в Литве?
– В Литве Ягайло спорит за власть с Андреем Полоцким. Кейстут на стороне племянника... Пока! В Польше иноземный король, Людовик, просил шляхту четыре года назад признать своей наследницей одну из его дочерей, Марию или Ядвигу, поскольку сыновей у Людовика нет!
– Леонтий
– Ягайло не женат!
– догадался он вслух, начиная понимать невысказанное Сергием.
– И значит... Может... Но тогда... Поляки заставят его принять латынскую веру!
– И обратить в латынство всю Литву!
– сказал из темноты Стефан.
Сергий отвёл взор от огня, оборачивая к сотрапезникам лицо.
– Киприан не изменит греческой вере!
– сказал он.
– И значит, - досказал Фёдор, поняв мысль своего наставника, - Киприану - одна дорога теперь, на Москву?
– Всё же пристойнее Митяя!
– подтвердил, кивая головой, Стефан.
– Покойный владыка, - подал голос Леонтий, - полагал, что ныне Киприаново правление - залог того, что литовские епархии не будут захвачены латинами. И церковь православную не разорвёт гибельная пря!
– Пото он и написал Киприану грамоту.
– Похоже, что генуэзцам Митяй надобен ещё более, нежели великому князю!
– подытожил Фёдор.
– Мню тако!
Четыре инока в свете полыхающего огня решают сейчас судьбы Святой Руси. И то дивно, что решают они в затерянной в лесу обители, а не великий князь с синклитом бояр, не Митяй, не царьградский патриарх, не фряги, не Андроник, не Литва, не даже римский престол! Ибо для жизни Духа – не важно множество, но важны Вера и Воля к деянию. А то и другое присутствует здесь, и они, молчальники, решают и будут решать ещё надолго вперёд судьбы Русской земли.
– Гордыня затмила разумение русичей, - сказал Фёдор.
– Отче, что нам поможет теперь?
– Жертва!
– сказал Сергий.
Трое склонили головы. Фёдор поднял вдохновенное, загоревшееся лицо, и сказал:
– Мню, близится великое испытание нашему языку! Но не погибнет Русь, а устоит. И обновит себя, яко птица феникс или же харалуг в горниле огненном!
Завтра весть о том, что порешилось здесь, поползёт от монастыря к монастырю, от обители к обители, по городам, весям и храмам, разносимая стопами странников, разрастётся, умножится и станет соборным решением Русской земли.
Глава 29
Киприан почувствовал гибель своего дела в Литве после разгрома Андрея Ольгердовича под Вильной ветеранами Кейстута. Уже сидя в Киеве, где его ещё принимали (пока), он ощутил, что он превращается из церковного главы в надоедливого гостя, от которого хозяева стремятся поскорее избавиться. Киприан наконец-то начал понимать то, что покойный Алексий понял за много десятилетий до него, что без поддержки земли никакие замыслы не имеют силы и рвутся. И, поняв это, он устремился на Москву.
Однако и князь Дмитрий был упрям и настойчив. Киприана, не допустив
Митяй, в марте 1379 года проиграв попытку поставиться собором русских епископов, минуя царьградскую патриархию, был вынужден теперь собираться в Константинополь.
Князь Дмитрий по требованию Митяя задержал епископа Дионисия. Дионисий воззвал к Сергию, Сергий поручился за друга перед князем, и освобождённый Дионисий устремился в Царьград.
Митяй же пообещал, по возвращении, разорить Троицкую обитель и разогнать всех молчальников.
Все последующее продлится много месяцев. И обретёт своё первое завершение уже после Куликова поля. А потому воротимся в Москву, куда сейчас по осенней, скользкой от дождя дороге идёт путник с посохом и торбой за плечами. Он обут в лапти, на нём грубый вотол. На голове куколь. Это Сергий, и идёт он в Москву, к князю Дмитрию, вызванный своим племянником Фёдором. Путь ему - навычен и знаком. Он знает, что угроза Митяя прошла, миновала, да и Митяй миновал и не вернётся назад. Он не задумывается над этим, чувствует отвалившую от обители беду.
Дождь прошёл, и облака бегут к окоёму, туда, где в разрывах туч сейчас пробрызнет и уйдёт за леса последний луч солнца. Ясна - дорога, и ясность небес отражается в замёрзших лужах. Скоро землю высушит ветер и настанет зима. Чтобы уже сейчас основать монастырь на Стромыне, в пятидесяти верстах к северо-востоку от Москвы, чтобы к первому декабря уже освятить церковь - ещё один монастырь, ещё одна крепость православия в Русской земле, - надо спешить. Князь потому и зовёт радонежского игумена. Будет лес, будут рабочие руки, будет молитва в море бушующего зла, будет Добро на Земле. "И Свет во тьме светит, и тьма не объяла Его!"
В нём сейчас нет радости или облегчения от бывшего доднесь, только Покой. Так и должно быть. Всё - в руках Господа! Дух борется с плотью и будет всегда побеждать плоть. А плоть - вечно восставать против: похотью, чревоугодием, гордыней, похотением власти. И нужна опора духовному, нужен монастырь! Хранилище книг и памяти, хранилище доброты и духовных, к добру направленных сил. Возлюбите друг друга, ближние! Только в этом– спасение, и в этом - бессмертие ваше на Земле!
Завтра в беседе с князем он скажет, что у него в обители есть инок, пресвитер, преухищрённый в духовном делании, которого он и поставит игуменом нового монастыря, именем Леонтий. И не добавит, не пояснит, что этот Леонтий был писцом и соратником покойного владыки Алексия. Князю не всё надо знать из того, что ведомо иноку, а иноку непристойно тянуться к земной и по тому одному уже греховной власти, ибо "Царство Моё– не от мира сего".
И пока властители будут поклоняться духовному, а духовные пастыри наставлять и удерживать властителей от зла, пока эта связь не нарушится, до тех пор будут крепнуть во всех переменах и бурях мирских Земля и всё сущее в Ней. До тех пор будет стоять Святая Русь!