Светоч русской земли
Шрифт:
Глава 5
Дмитрий, чем ближе подходило столкновение с Мамаем, тем больше метался и нервничал. Огромность надвигающегося подавляла его всё больше.
Попытки оттянуть, отвести войну, ничего не дали. Посольство Тютчева, передав Мамаю дары и золото, вернулось ни с чем. Мамай требовал помимо даров и платы войску прежней, Джанибековой
Ну а дал бы? Уже ничего не зависело ни от Мамая, ни от Дмитрия. Слишком мощные силы вели повелителя Орды в поход на Москву, и будь Дмитрий даже уступчивее, фряги не позволили бы уже Мамаю остановиться. Да и Русь поднималась к бою и хотела этого сражения, хотела ратного сравнения сил. Слишком много было Удали и Веры в себя у молодой страны. Куликово поле не могло не состояться, и оно состоялось.
***
В обители Сергия в этот раз Дмитрий не хотел задерживаться. У Троицы, сваливаясь с седла, сказал:
– Рать идёт... Прискакал... Благослови!
Сергий осмотрел толпу разряженных сановитых мужей, которые сейчас, тяжело дыша, спешивались, отдавая коней стремянным. Сказав несколько слов, пригласил всех к литургии.
Бояре гуськом потянулись в храм. Раздавая причастие, Сергий вглядывался в иные лица. Князю по окончании службы сказал:
– Пожди, сыне! Преломи хлеба с братией! Веси ли волю Господа своего?
Дмитрий, покраснев, опустил голову. Он всё ещё не изжил скачку в себе, проходили с громом литавр и писком дудок войска, и только уже на трапезе, устроенной во дворе, начали проникать в его душу Тишина и Святость этого места.
Сергий уже ни в чём больше не убеждал и не уговаривал князя. Сказал лишь, благословляя:
– Не сумуй!
И Дмитрий, побагровев, склонился к руке Сергия.
Когда уже садились на коней, Сергий подвёл к Дмитрию двух иноков и пояснил, что Пересвет - боярин из Брянска, в миру бывший знатным воином, а Ослябя также в прошлом - опытный ратоборец. Он посылает обоих в помощь князю. Дмитрий с сомнением взглянул на Ослябю, седого мужа, но тот, тенью улыбки отвергая сомнения князя, сказал:
– Дети мои в войске твоём, княже! Коли они воспарят к Горним чертогам, а я останусь, не бившись, в мире сём - себе того не прощу! А сила в плечах ещё есть!
– Он поднял с земли огромный камень, подкинул и отшвырнул к ограде, сказав.
– Послужу Господу, князю и земле Русской!
И Дмитрий, устыдившись своих колебаний, склонил голову. Не ведал он, что Сергий и тут, в этом своём деянии, как и во многих иных, указал пример грядущим векам. Два столетия спустя, в пору литовской грозы, защищая лавру Святой Троицы от войск Сапеги, иноки с оружием в руках, презрев запреты византийского устава, стояли на стенах крепости, сбивая шестопёрами литовских удальцов.
– С Господом!
Кони взяли намётом. Оглянувшись ещё раз, Дмитрий уже со спуска увидел издали Сергия с благословляющей рукой.
Ветер,
– Так пусть поможет и Мамая одолеть!
– сказал он и ветер отнёс его слова.
Владимир Андреич, наддав, приблизил к скачущему князю.
– Пешцев мало!
– прокричал он сквозь ветер и топот коней.
Дмитрий кивнул, подумал и крикнул:
– Тимофею Васильичу накажи! Ещё не поздно добрать!
Когда выскакали на косогор, почуялось дыхание степных просторов.
А Сергий, проводив князя, задумался. Озирая воевод, приехавших с Дмитрием, он каждого из них взял в свою душу и провожал князя, переполненный этим знанием. Нет, он не ведал заранее, кто умрёт и кто останется жив, но он каждого вместил в сердце и теперь чувствовал себя переполненным кораблём, пускающимся в бурное море. Это знание надо было не уронить, не утопить, но донести и пронести с собой до часа битвы. Он даже и ступал осторожно, когда возвращался в келью.
Глава 6
– Идут и идут!
– Парень приник к волоковому окошку избы.
Шли уже второй день. Проезжали бояре на дорогих конях, рысила, подрагивая копьями, конница, колыхались возы на железных ободьях с увязанной снедью, пивом, ратной срядой и кованью. Теперь шли, шаркая шептунами, пешцы, неся на плечах рогатины, топоры, а то и ослопы с окованным железным концом. Шли усеребрённые пылью. Несли в калитах хлеб, сушёную рыбу, чистую льняную рубаху - надеть перед боем, чтобы в чистой, если такая судьба, отойти к Господу. Мужики шли на смерть и потому были торжественны и суровы.
Парень отвалился от окна и выдохнул:
– Пусти, батя!
– Старик-отец поджал губы, вздёрнул бороду, ничего не ответил на которое уже по счёту вопрошание.
– Икона - у нас!
– пытаясь разжалобить родителя, сказал парень.
– Окстись! Один ты - у меня! Не пущу!
– выкрикнула мать из-за печки, где вязала в плети, развешивая по стене на просушку, лук.
– Сказано, не пущу!
Отец промычал что-то под нос и вышел в сени.
– А татары придут?!
– спросил парень, не глядя в сторону матери. Та вылезла из-за печи, взяла руки в боки:
– Дак ты один и защитишь? Вона сколь ратной силы нагнано!
– Не нагнано, а сами идут!
– сказал парень. И повторил.
– Икона - у нас!
– Икона! Прабабкина, что ли? Век прошёл, всё и помнит!
– Ворча, мать полезла за печь.
Икона была непростая, подаренная когда-то вместе с перстнем святым князем Михайлой сельскому попу, что спас его от татар. У того попа осталась дочь, прабабка их рода. Перстень пропал, а икона - до сих пор цела. И горели не раз, а всё успевали вынести её из огня.