Светоч русской земли

Иванов Сергей Иванович

Детство готовилось окончиться в нём, а юность ещё только собиралась вступить в свои права. Ещё не скоро! Ещё не подошла сумятица чувств, и порывы, с первыми проблесками мужественности, но уже в отстранённости взора, которым он обводил родное и уже как бы смазанное, предчуялась юность, пора замыслов, страстей и надежд.

Было тихо. Он стоял, подрагивая от холода, в одной посконной рубахе, и смотрел, ощущал. Что-то ворочалось, возникало, укладывалось в нём, о чём-то шептали губы. Московиты, что жрали, пили и требовали серебра у них в дому, - это было одно, а князь Иван, пославший ратников за данью, и московский город Радонеж - другое.

И одно не сочеталось с другим, но и не спорило, а так и существовало, вместе и порознь. Это была взрослая жизнь, которой он ещё не постиг, но которую должен, обязан будет постичь; сейчас об этом не думалось.

Над землёй шли волнистые облака.

–  Господи! - прошептал он, поднимая глаза к небу.

Незримое коснулось, овеяв его лицо. На миг исчезло ощущение холода и твердоты под ногами, и его унесло Туда, в Небеса.

Глава 24

Всё это лето готовились к отъезду.

По совету Якова решили сей год паровое поле засеять ячменём.

– Попервости хоша коней продержим! - втолковывал Яков Кириллу.
–  Коней заморить - самим погинуть! А к Петровкам в Радонеж надо послать косцов! Сенов отселева не увезёшь! По осени пошлём лес валить на хоромы, а на ту весну - всема! С жёнками, с челядью, со скотиной...

Замолкая, Яков угрюмился, круглил плечи. Решаться на переезд тяжко было и ему.

Поднимали пашню, сажали огороды. Не раз приезжал доверенный отцов торговый гость, о чём-то толковали, передавали из рук в руки кожаные кошели. Уводили со двора скотину, увозили оставшиеся запасы, обращая сыпучий товар в новогородское серебро. Гость забирал лавку Кирилла в торгу, уходили в обмен на серебро мельница, рыбачья долевая тоня на Волге и полдоли на озере Неро (вторая половина уже была продана летом в уплату ордынского выхода). Перетряхивали портна, камки, сукна и скору. Бережённые на выход дорогие парчовые одежды Кирилла решили тоже продать. На думное место при московском князе надежды не было!

Вечерами родители спорили, запершись:

–  Грабит тебя Онтипа твой! - бранилась Мария. - Шесть гривен новогородских за озёрный пай, эко! Да ниже восьми гривен то место николи не бывало! Могли бы и пождать!

Кирилл, успокаивая, ложил руки на плечи жены, бормотал, зато тотчас - и серебро в руках... Чувствовал, что дешевит, да уже было невмоготу. Дал бы волю себе и всё бросил даром!

Стефан летал на коне, покрикивая на холопов, брался за рукояти сохи, работал до пота, до остервенения. Варфоломей с Петром тоже не сидели без дела. У всех у них было на душе тревожно, и хотелось работой загасить, отодвинуть то, что нет-нет, да и пробивалось сквозь дневную суету. То поблазнит: как это так, что другорядным летом не будет уже ни родимой речки, ни поля, ни знакомой рощи, ни пруда; не придут славить с деревни, не завьют уже девицы берёзку будущей весной? Как это так: привычного, детского, своего ничего уже не будет?

А

то матушка, разбирая укладки и скрыни, плакала над какой-нибудь полуистлевшей оболочинкой и долго не могла унять слёз, мотая головой, отталкивая от себя утешения сыновей...

Но и снова, скрепив себя, мать бралась за работу, снова бегали девки, спешили потные, горячие от работы мужики, снова Стефан, врываясь в терем и глянув по сторонам, орал:

–  Петюха! Живо! Скачи к Герасиму! Пущай шлёт возы!

И тот срывался в бег, торопясь исполнить наказ брата.

–  А ты что тут? - накинулся Стефан на Варфоломея.
– Матери потом поможешь, зерно вези! На Митькин клин! Тамо у севцов уже одни коробья остались!

В работе, в суете и трудах проходило лето. О Петрове дне отсылали косцов на новые места. Покосников в Радонеж провожали торжественно. На отвальной усадили всех за боярский стол. Словно уже и сравнялись господа с холопами. Да, впрочем, и Яков ехал с косцами, в одно.

Мать с девками подавала на стол. Кирилл сидел чуть растерянный, чуть больше, чем нужно, торжественный, во главе застольной дружины. Косари сначала чинились, поглядывали на господ. Но вот по кругу пошло пиво и развязало языки, поднялся шум, клики, задвигались, загалдели, хлопая друг друга по плечам, косари, и в боярских хоромах повеяло деревенским застольем.

Пели песню. И отец, уперев локти в стол и уронив седую голову в ладони, тоже запел, влив свой голос в хор мужиков:

То не пы-ыль в поле,

То не пы-ыль в поле,

То не пыль в поле, в поле, курева стоит,

То не пыль в поле, в поле, курева-а-а стоит!

Голоса стройнели. Песня крепла, набирая силу.

Доброй мо-о-олодец,

Доброй мо-о-олодец,

Доброй молодец поскакивае-е-ет!

Под ём борзой конь,

Под ём борзой конь,

Под ём борзой конь, комонь с бухарскиим седло-оом...

Немного передохнув, начали вторую, разгульную. И уже кто-то выпутывался из лавок и столов, намереваясь со свистом и топотом пуститься в пляс:

Близко-поблизку за лесом, за селом!

***

Проводили косцов, и уже словно бы и опустел терем, что-то отхлынуло, отошло туда, за синие дали, за высокие леса, и родимый дом примолк, огрустнел перед разлукой.

Уже когда начала колоситься рожь, Кирилл, забрав Стефана с собой, вчетвером, верхами, с двумя холопами, отправился в Радонеж: потолковать с наместником, осмотреть место, навестить Якова.

В два дня добрались до Переяславля. Ехали в одноконь и потому не торопились. Переяславль был сановит и люден, и собор Юрия Долгорукого, переживший не одно разорение города, вызывал уважение основательностью. Стефан извертел голову, осматривая город, с присоединения которого, меньше полувека назад, начались успехи московских князей, ныне - великих владимирских. В деловитой суете города проглядывала прочность бытия. Ночевали на подворье монастыря и рано утром устремились в путь.

К Радонежу подъехали на склоне четвёртого дня пути и уже издали заслышали гомон и шум человеческого табора. Даже Кирилл прицокнул языком, узрев, сколько навалило в Радонеж на обещанные свободы народу из ростовской земли. Переселенцы стояли станом на окраине городка, заполняли дворы и улицы. Кирилл со спутниками подъехали и, не спешиваясь, стали разузнавать, что тут и как, и где найти набольшего?