Светоч русской земли
Шрифт:
Накануне отъезда Алексий посетил Кантакузина в его келье. Знал, что если этого не сделает, не простит себе никогда.
Старик в монашеском одеянии разогнул сутулую спину и повернул к Алексию лицо с отстранённым взором. Кантакузина не было. Перед ним сидел старец Иоасаф, и даже в чертах этого лица с трудом угадывалась схожесть с повелителем ромеев.
– Прости, брат!
– сказал он, указав рукой на скамью, и только в мановении руки промелькнуло прежнее, и скрылось, чтобы уже больше не возникнуть.
Они сидели, глядя в глаза друг другу. Наконец Алексий встал и простёрся ниц перед
– Ничего не можно и не должно вершить внешнего, пока люди не переменились внутренне. Всё было заблуждением и суетой!
– Голос его отвердел.
– Среди нас всех единственно правым был старец Григорий Палама!
– Он помолчал и повторил.
– Прости, брат!
– И осенил Алексия крестным знамением.
И вот наступил день отъезда. Грек Агафанкел махал ему с берега, он намеревался приехать позже, с Георгием Пердиккой, которому надлежит привезти Сергию грамоту Филофея об устроении общего жития.
Судно отчалило. Низкие тучи бежали с Пропонтиды. Вздулись паруса. Вновь под ними - колеблемая хлябь, и отходил, отваливал, отплывал, в садах и башнях, священный город, близящий к своему закату.
Глава 3
Дома на Алексия, едва не утонувшего на Греческом море, когда корабль четверо суток швыряло, сразу обрушилась сотня дел.
Ольгерд завоёвывал северские княжества одно за другим, и остановить его было невозможно. В Новгороде Онцифор Лукин, недавно разгромивший шведов, укреплял власть боярской господы, чтобы погасить раздиравшую город вражду. В Нижнем Новгороде Константин Васильевич Суздальский укреплял и расширял своё княжество, продвигая русские селения аж за Суру, и уже грозил не только отделиться, но и отобрать великое княжение у московских государей.
А в Москве Вельяминовы схватились с Алексеем Хвостом, рвущимся к власти тысяцкого, обещая князю Ивану, в случае своего успеха, отобрать у вдовы Симеона Гордого данные ей по завещанию Коломну и Можай. И добился, и стал тысяцким на Москве, обрушив создававшееся три четверти столетия вельяминовское устроение власти и тем взбаламутив посад, где теперь все разделились на приверженцев Хвоста и сторонников Вельяминовых. Доходило до драк и убийства. А тут ещё пожар, порушивший Кремник, и опустошённая казна - и всё это явилось и навалилось враз на плечи митрополита.
Требовалось срочно ехать в Орду, где дело решилось всё-таки в пользу Ивана Иваныча, потому что Джанибек захотел услужить покойному Симеону.
Затем потребовалось закрепить перемирный ряд с Константином Васильичем, чтобы не вызвать войны.
Требовалось при этом восстановить Кремник, на что Алексию удалось получить серебро и помощь у московских бояр.
А там подступали переговоры с Великим Новгородом, с которым тоже не приходилось нынче ратиться.
А там начинала всё больше тревожить судьба западных
За этими заботами Алексию не часто удавалось помыслить об обители Святой Троицы. Порой в думах о Сергии Алексия охватывала тревога: медлит ли он? Или выжидает? Или не тот - он, кем его хотел бы видеть Алексий, и так и останется в тиши лесов иноком, ищущим пустынного жития? Последняя мысль посещала его изредка в минуты усталости и упадка духа; и он старался прогонять её прочь. Может, дело было лишь в том, что он давно не встречался с Сергием и начал позабывать о волне той силы, которая исходила от этого подвижника?
Слухи о возвращении митрополита достигли обители Святой Троицы, ещё когда Алексий был в пути.
Глава 4
Со времени поставления Сергия в игумены минуло около года. Уже высилась на склоне холма новая церковь под чешуйчатой, из осиновой драни, кровлей, взметнувшая свои главы выше лесных вершин, вширь небесного окоёма. И уже прояснела для многих властность нового игумена, ибо Сергий взял себе за правило иногда по вечерам, особенно в воскресные дни, обходить кельи, и там, где слышал смех или какое иное бесстудство, постукивал тростью по оконнице, назавтра же вызывал провинившегося к себе, будто для беседы. Но горе было тем, кто не винился сразу, пытаясь скрыть от старца вину своих вечерних развлечений.
И уже переписыванием книг, изготовлением дощатых, обтянутых кожей переплётов, книжной украсой, и даже писанием икон, так же как и различным хозяйственным рукомеслом, начала всё больше прославляться новая московская обитель. И всё это приходило как бы само, и многим даже казалось порой, что не будь догляда Сергия, и монастырская жизнь и труды выиграли бы в размахе и качестве. Да и Сергий кое-кому казался недалёким, "неписьменным", упёртым в хозяйственные дела человеком, во всём уступающим Стефану. И эти догляды Сергия, и те беседы, которые он вёл с провинившимися, кое-кого приводили в бешенство. Есть люди, которые в упор не способны увидеть величия личности, им нужны отстояние, постамент, регалии, слава. А Сергий был далёк от этой земной тщеты. Его это не интересовало.
Сергий ведал об этом ропоте, и продолжал наряжать на работы, отрывая от переписывания книг ради заготовки леса и дров, овощей и прочих крестьянских трудов, которые не желал передавать трудникам, по обету работающим на братию монастыря. И никакие речи, никакие примеры из жизни афонских монастырей не действовали на него. Он даже не спорил, но делал столько, успевая и ёкать свечи, и печь просфоры, и шить, и тачать сапоги, и плести короба и лапти, и валить лес, и рубить кельи, и резать утварь, и копать огород, и чистить двор, и носить воду, и убирать в церкви - и всё с такой охотой и тщанием, что, глядя на игумена, и всякий брат тянулся к трудам, а лодыри обители не задерживались в.