Светоносцы: Мерцающая башня
Шрифт:
Поймав вопросительный взгляд Гуси, Ник пояснил:
– Постепенно я тебе всё расскажу, а теперь дай мне прочесть дневник твоего отца.
Маргарита молча протянула послушнику синюю тетрадь и бросила тоскливый взгляд на жалкую кладбищенскую снедь, которой ей волей- неволей предстояло подкрепиться.
– Ты пока ешь, а я буду читать. Я уже поел, когда собирал, –
и Ник уселся рядом с Гусей, раскрыв плотный синий переплёт. Перед его глазами предстал следующий текст.
«Я начал этот дневник вследствие недобрых предчувствий, касающихся моих научных изысканий.
Я пишу эти строки на тот случай, если недоброжелатели возьмут под свой контроль процесс научных изысканий в моей лаборатории, а меня попытаются устранить.
Дело в том, что хрононы действительно существуют! И это не просто древняя идея греческих философов-атомистов! Это факт! И мы проверили этот факт на многочисленных наблюдениях, в бесконечных экспериментах и пришли к следующему заключению: истечение хрононов усиливается из организма человека под влиянием стрессов, особенно если человек живёт в постоянном страхе смерти. Материя живой клетки способна и удерживать хрононы, если человек пребывает в состоянии любви, либо переживает постоянную творческую устремлённость – вдохновение.
Но самое интересное и в то же время страшное заключается в том, что источаемые человеком частицы времени имеют одновременно и волновую природу, и, теоретически, их можно накапливать где-либо, транслируя из человеческого организма в естественно или искусственно созданный биорезервуар, то есть в живую биоэнергоформу. Я прямо скажу, это может быть человек естественный, клон либо гуманоид – представитель внеземной формы жизни. Вот в чём состоит опасность! И если найдётся сейчас в мире хоть один учёный, кто создаст что-то вроде хрононотрансфера, то новая скрытая война каждого против всех и каждого неминуема! Человечество ещё недостаточно нравственно чисто, чтобы я мог обнародовать результаты этой моей работы. Я отдаю себе отчёт в том, что мог бы продлять человеческие жизни и молодость организма, но опасность скрытого вампиризма столь велика и столь очевидна, что я вынужден остановиться.
Тем более что дело приняло непредсказуемый оборот. Я не мог себе сегодня представить, что в реальности столкнусь с некоторыми формами хрононотрансферов живой и неживой природы! Но это лишь моё умозрительное предположение, не подтверждённое научными доказательствами. Мне просто никто не поверит, что хронотрансферы существуют, тем более если я укажу пальцем на работающего со мной бок о бок иностранного коллегу! Меня заклеймят сумасшедшим и определят в известное учреждение! Я говорю сейчас о Самаэле Мортоне, румынском профессоре, приглашённом к нам по особой программе из Бухареста.
Я здравомыслящий человек от науки и не склонен к мистике. Но моё субъективное восприятие этого человека воскрешает в памяти архетипический образ теневой стороны мироздания. Мортон – Дракула. Вот какая ассоциация рождается в моём сознании учёного-психолога! Я могу охарактеризовать своего коллегу как человека,
Самаэль Мортон был представлен ректором членам нашей кафедры экспериментальной биологии как учёный-биолог, занимающийся, в том числе, вопросами существования органических форм на метеоритах, попадающих в пределы нашей планеты. Образец метеоритной природы Мортон привёз в нашу лабораторию, якобы обнаружив в ней ДНК неизвестных науке живых организмов. Но как ни бились наши учёные, исследуя вдоль и поперёк метеоритную губку, предоставленную им Мортоном, так и не смогли подтвердить его предположения. Губку заперли в сейфе в специальной ёмкости и, казалось, забыли о ней.
Но спустя два месяца некоторые мои коллеги стали жаловаться на непроходящую слабость и сонливость. Я тогда только приехал из двухмесячной московской командировки. Помню, мы много шутили, связывая плохое самочувствие членов моей лаборатории с появлением в ней Самаэля Дракулы, как все единодушно окрестили Мортона.
Потом кому-то из нас пришла в голову идея отдать мортоновский метеорит в геологическую лабораторию, с согласия кафедры, разумеется. Из хранилища достали эту губку, и Михалыч, который знал её параметры от и до, вдруг заметил: «Неужели выросла?» Измерили – точно: на целых пять миллиметров! Все так и ахнули: «Неужто живая?!» Тут нам стало не до смеха. Решили пригласить коллег из Москвы. Пока ждали, метеорит хранился в лаборатории.
Тем временем самочувствие Сергея Михайловича Скрябина
и Вениамина Кириллова стало ухудшаться. Им казалось, что лаборатория высасывает из них жизненные силы, и они, один за другим, поспешили уволиться, пребывая в глубокой депрессии. В лаборатории остались только я и Мортон.
Хочу подчеркнуть, что к моменту появления румынского учёного в лаборатории, я уже свернул исследования по проблеме старения клетки. Но, как мне кажется, информация о том, что мне многое известно о хрононах, просочилась, несмотря на то что моя тема официально имела статус секретности. Я ловил себя всё чаще и чаще на мысли, что подозреваю Мортона в научной нечистоплотности. Он не тот, за кого себя выдаёт, в смысле научных целей и задач. У него явно иные намерения, о которых он умалчивает. Возможно, Мортон здесь вовсе не из-за метеорита – у него интерес к моим секретным исследованиям!
Но это были лишь мои догадки! И повседневная научная работа в лаборатории не давала никаких подтверждений моим мыслям! Мы вдвоём продолжали заниматься исследованиями метеоритной губки, которая день ото дня незначительно расширялась. Я стал замечать, что испытываю всё большую и большую усталость и апатию, возвращаясь домой из лаборатории. Мне казалось, что я много нервничаю из-за собственных сновидений, в которых губка вырастает до фантастически гигантских размеров и вытесняет своей массой всё живое за пределы Земли. А я, учёный, терзаюсь, что не могу остановить её рост, и в отчаянии просыпаюсь в холодном поту ни свет ни заря.