Светорада Медовая
Шрифт:
Какое-то время было тихо, только слышалось потрескивание фитиля на носике подвешенной в углу лампы. Варяг стоял, склоняясь к Руслане, огромный и почти неузнаваемый из-за своей татуировки. Глаза его были блаженно прикрыты. Но вот он ощутил рядом присутствие еще кого-то и поднял голову. Смотрел такими знакомыми светло-зелеными глазами, потом выпрямился.
При свете масляной лампы он сперва разглядел у входа фигурку закутанной в темное покрывало женщины. На лбу и на подоле была видна блестевшая на свету бахрома ее наряда, а на руках, удерживающих накидку, мерцали перстни и браслеты, какими так любят украшать себя знатные хазаринки.
– Ты
Та не отвечала, ждала, когда он сам все поймет. Светорада тоже слова не могла вымолвить, разглядывая Скафти. Он сильно изменился. Теперь, находясь вблизи от него, она ясно видела, что его нос, жестоко изломанный в схватке, искривлен, через весь лоб проходит длинный бугристый шрам, почти полностью уничтоживший одну из бровей и исчезавший под наростом на виске, который не спрятали даже затейливые спирали татуировки. Эти боевые отметины, которые, как было принято считать, только красят мужчину, отнюдь не делали Скафти привлекательнее, а наоборот, превращали его в Гурга, раба-убийцу, выживающего только благодаря своей силе и ловкости. Да и все его тело, ставшее как будто мощнее, носило на себе печать жизни-битвы, в которой он оставался жив, пока на него не вышел более сильный противник.
Скафти в свою очередь тоже рассматривал это холеное женское личико с подведенными глазами, отчего они казались почти черными, приглядывался к изгибу бровей, одна из которых была украшена проколотым колечком со сверкающим, словно звездочка, алмазом, и свежим, как у ребенка, губам… Лицо женщины было… почти узнаваемым, если бы не этот отпечаток потаенного горя. Именно серьезность и печальное выражение, а не роскошный наряд и полутьма не позволили Скафти сразу признать в ночной гостье ту искрящуюся счастьем ослепительную красавицу, какую он порой вспоминая в минуты отчаяния, черпая в ее ясном образе силы. Ибо он вспоминал ее часто…
Только когда Светорада улыбнулась и в ее улыбке, стирающей озабоченность и печаль, вдруг, будто солнышко, проступил образ девушки, смущавшей его покой в Ростове, Скафти изумленно выдохнул:
– Медовая?.. Ты?
Светорада протянула к нему руку, подошла, хотела что-то сказать, но вместо этого только всхлипнула, судорожно и кратко, как будто ей вдруг не хватило воздуха.
Скафти потрясенно смотрел на нее. Потом в его светло-зеленых глазах – ах, только они и напоминали прежнего красавца варяга, – промелькнуло нечто светлое, радостное. Но это мерцание стало угасать по мере того, как она его рассматривала, и он увидел ужас и сожаление в ее прекрасных очах. А этого непобедимый Гург не мог вынести. Он отшатнулся.
– Не смей жалеть меня! Даже став рабом, я не потерял своей чести!
Светорада не сразу поняла, о чем он. Она не могла не сострадать ему и продолжала вспоминать веселого и дерзкого Скафти, каким он остался в ее памяти. Но вспоминала ли она его? Она и Стему запретила себе вспоминать – так это было больно. У нее теперь была другая жизнь.
Светорада негромко произнесла:
– Я не жалею тебя, Скафти сын Аудуна. Но я думаю, что тебе досталась не лучшая доля, и нам надо что-то делать, чтобы избавить тебя от твоей участи Гурга. Я хочу, чтобы ты опять стал свободен и уехал отсюда. И возможно, вместе с Русланой. Ибо я, как шадё, могу освободить ее и отправить на Русь…
– Без Скафти я не поеду! – с вызовом заявила молодая женщина, и Скафти взглянул на нее с благодарностью
– Тогда, – просто сказала Светорада и с невозмутимым видом опустилась на меховое покрывало, – нам следует обсудить, что мы можем сделать, дабы поспорить с самой судьбой.
Однако никакого выхода в тот вечер они не придумали. Скафти сказал, что Каюм ни за что не отпустит своего лучшего бойца, что ему легче разбить голову о стену, чем мечтать о свободе. А еще проще погибнуть в поединке, ибо так он хотя бы не предаст веру отца и до конца останется воином, храбрецом, который своим мужеством всегда может добиться места в Валгалле.
От его слов Руслана пришла в ужас.
– Что ты говоришь, Скафти? – почти плакала она. – Ведь Медовая жена каганского сына, она богата и могущественна, она может нам помочь.
Но сама Светорада не очень-то рассчитывала на свои возможности. Она была женой шада, но не иудейкой, которые располагали реальной властью. Поэтому, ничего не обещая, она больше слушала рассказ Скафти о том, как однажды зимующие в Итиле варяги поняли, что боец Гург их соотечественник, и хотели его выкупить, однако Каюм, не желая расставаться со Скафти, потребовал с викингов просто немыслимую плату.
Светорада сказала, что у нее есть очень ценные украшения, продав которые она сможет раздобыть необходимые деньги. А пока положенной суммы не наберется, она попросит Рахиль или Сару похлопотать, чтобы Каюм не выставлял Гурга на поединки. Скафти только засмеялся, горько и обреченно: пока происходят схватки и люди платят за зрелище, Каюм будет выводить его на арену, чтобы не терять выручку. А выручка эта… Пусть Медовая не сильно обольщается, что сможет выкупить его, даже сговорившись с викингами. Вот если Скафти покалечат, и он потеряет сноровку… Однако потеря сноровки для Гурга означала лишь одно – быть растерзанным на потеху зрителям.
Похоже, Скафти давно утратил надежду. Руслана же хотела спасти его во что бы то ни стало и была готова на все: устроить побег, подкупить стражу, даже убить Каюма… И ее вера придавала варягу сил. Когда женщины уходили, и Руслана на прощание обняла его, он пообещал, что будет беречь себя. Для нее. Ибо только она одна у него и осталась…
Женщины вернулись во дворец так поздно, что даже Сабур выразил неудовольствие по этому поводу. Но Светорада резко осадила его:
– Нам пришлось пережидать дождь, разве тебе не сказали об этом, олух ты этакий?
После попытки отравить ее Светорада держалась с евнухом неприязненно, даже выговаривала Овадии, почему этот рыхлый кастрат до сих пор не смещен с должности. Овадия отделался какой-то очередной шуткой, как он умел, но сказал, что Сабур теперь намного бдительнее станет следить за его любимой женой. Вот Сабур и следил, тут же оповестив шада о задержке Светорады в Итиле.
Когда же на другой день Овадия стал ее расспрашивать, Светорада сказала, что она бы вообще осталась ночевать в городе – такой сильный лил дождь. Разве это предосудительно, если и Мариам порой остается в Итиле, когда допоздна задерживается в своих христианских храмах. Причем Светорада заметила, что ее последние слова отчего-то смутили Овадию, и он поспешил перевести разговор на другое, заявив, что готов сам сопровождать жену на бои, раз уж ей так нравится это развлечение. И добавил, что слышал, будто Каюм, желая привлечь побольше народу, обещал выставить против своего непобедимого бойца Гурга сразу троих поединщиков. Значит, их ожидает очень занятное зрелище.