Светские преступления

Хичкок Джейн Стэнтон

— Этот будет похуже прочих.

— Только не говори, что я лишилась наследства, — заметила я легким тоном.

Нейт вздрогнул. Я насторожилась:

— Это шутка?

Все так же не сводя с меня взгляда, он медленно покачал головой из стороны в сторону. Горло у меня перехватило так, что я долго не могла сделать вдох.

— Что?! Нет, нет. Не может быть.

Теперь он кивал, все так же размеренно и молча. Я тоже умолкла, ошеломленная его известием. Последующие несколько минут все происходило очень медленно, как в невесомости.

Нейт

поднялся. Проплыл к двери, где стоял в ожидании его кейс. Поднял его, проплыл назад к креслу и сел. Поставил кейс на колени, расстегнул замки, откинул крышку. Достал тонкую бледно-голубую папку и протянул мне. На папке черными буквами было вытеснено: «Завещание Люциуса Слейтера и его последняя воля». Так же медленно и плавно папка раскрылась в моих руках. Внутри находились два листа печатного текста за подписью Люциуса и трех свидетелей.

Время наконец ускорилось до обычного хода.

— Что это? Завещание? Нейт, это никак не может быть завещанием Люциуса! Я видела его, оно толщиной с хороший роман! Здесь какая-то ошибка!

Я бросила папку Нейту, он ее ловко поймал и снова протянул мне. Я отдернула руку.

— Никакой ошибки, Джо, — заговорил он, продолжая держать папку передо мной. — Как мне стало известно, Люциус отпечатал это сам, дома. За пару дней до смерти он был у Кевина Салливана. Я знаю Кевина, это превосходный адвокат, несколько раз я бывал у него для нотариального заверения. Документ, который ты видишь, выглядит коротким, но он составлен и заверен по всем правилам и, к несчастью для тебя, является абсолютно законным. По-твоему, я бы не проверил?

Пришлось взять папку и вторично открыть, но когда я попробовала прочесть напечатанное, ничего не получилось. Строчки расплывались, я просто не могла сосредоточиться. В голове звенело, окружающее подернулось серебристой дымкой, словно комнату заполнил туман.

— Не могу! Скажи, что там написано.

Сочувствие на лице Нейта уступило место смущению.

— Если вкратце, здесь сказано, что все имущество переходит к сыну покойного, Люциусу-младшему, и…

— Благотворительному фонду? — подсказала я, припомнив разговор насчет моего обязательства музею и намерения мужа иначе тратить деньги.

— Нет.

— То есть как это нет? Тогда кому же?

Нейт с шумом набрал в грудь воздуха.

— Графине де Пасси.

Потрясение было таким, что я окаменела в своем кресле, а Нейт опять начал качать головой, повторяя при этом как заведенный:

— Мне так жаль, Джо… мне так жаль…

Это продолжалось целую вечность, а я все не могла переварить услышанное. Как же это возможно?

В памяти всплыла сцена в кабинке для переодевания, и, словно вспышка, в сознании пронеслось: да ведь она убила его! Моника убила Люциуса. Заставила его изменить завещание, а потом убила — подло и хладнокровно. Любовная сцена была задумана, чтобы прикончить его!

Я вскочила, но тут же почувствовала сильнейшее головокружение. Ноги подкосились. Навалилась темнота.

Я рухнула на пол.

Глава 8

На

следующее утро меня разбудил тихий, но настойчивый стук в дверь. Открыв глаза, я обнаружила, что лежу в своей кровати, в ночной сорочке. Занавески на окне были задернуты. Голова была тяжелой, как пушечное ядро. Смутно помнились визит доктора и таблетка успокоительного, после которой я, должно быть, проспала остаток дня и всю ночь.

В ответ на разрешение войти появилась миссис Матильда — как обычно, с завтраком на подносе. Певучим голосом с ямайским акцентом она объяснила, что «мистер Натан-и-Иль» (так его имя звучало в ее интерпретации) пришел опять. Не удосужившись прилично одеться, я выскочила из кровати, набросила халат и понеслась вниз по лестнице.

Нейт прохаживался по залитой солнцем гостиной. К сожалению, мое настроение не гармонировало с хорошей погодой. Глазам было больно даже от позолоты на мебели, и я предложила Нейту перейти в сумеречную курилку. Он последовал за мной в помещение, где любители изысканных сигар коротали время в обществе гигантской установки для увлажнения воздуха. Никто не был здесь целое лето, и все же в воздухе сохранился легкий аромат дорогого табака. Кожаные марокканские шпалеры с ручным тиснением, украшавшие стены, придавали курилке некоторое сходство с языческим святилищем или, может быть, скальным храмом. Даже днем здесь бывало сумрачно.

Мы с Нейтом заняли пару удобных кожаных кресел.

— Как ты, Джо? — осведомился он с наигранным участием в голосе.

— Лучше некуда. А ты?

— Глупый вопрос! Разумеется, мне очень жаль.

Я заметила, что нервно царапаю потертость на подлокотнике. Нейт тоже обратил на это внимание и прокашлялся.

— Сегодня я здесь затем, чтобы заполнить некоторые… м-м… пробелы. Во-первых, в соответствии с завещанием у тебя есть шесть месяцев на то, чтобы выехать из этой квартиры и из дома в Саутгемптоне.

— Думаешь, у меня нет и шанса?

— М-м… да, думаю.

— Боже мой, Нейт!.. — Я схватилась за голову. — Должно же быть какое-то средство… возможность! Да ведь я была женой этого человека в течение двадцати лет! Двадцати! Меня не могут просто выбросить на улицу!

— М-м… вообще-то могут. Если помнишь, в брачном контракте ты отказалась от всех прав на имущество супруга, в том числе в случае его смерти.

— Это было так давно!

— Контракт есть контракт.

— Ты же знаешь, Люциус обещал позаботиться обо мне иным способом — с помощью завещания! Господи, да если бы у меня была хоть тень подозрения, что такое может случиться!..

Я умолкла, впервые осознав все размеры собственной глупости.

— Что я могу сказать на это, Джо? Люциус нарушил обещание. Позволь, я продолжу. По контракту ты имеешь право на один миллион долларов.

— Этого миллиона все равно что нет, — сказала я с беспомощным жестом. — Он обещан Муниципальному музею.