Свежо предание
Шрифт:
– Что у вас там с человеком-то? Неужто и правда уравнениями описать его можно? Мудрено.
– Мудрено, но в принципе возможно.
– Сомневаюсь я что-то. Неужто всего человека? Со всеми потрохами? С ненавистью, к примеру? Стой самой, с которой на Зимний ходили?
– До этого еще далеко. Мы ведь за такую задачу и не беремся. Наша гораздо проще. Представьте себе систему управления с обратной связью, одним из элементов которой является человек... Можно я бумагу возьму? Костя взял лист бумаги и вынул ручку.
– Ну уж ты мне уравнений-то
– Илья Устинович, вы же кандидат?
– Хреновый я кандидат. Жинка пристала: защищай да защищай, да и сверху нажали... Защитил. Работенка была - дрянь. Оппоненты-то больше на мою автобиографию нажимали. Мол, из самой гущи народной произошел, в шестнадцать лет только читать-писать научился. А как я мог раньше научиться, коли сапог не было? Ваш-то профессор, Поспелов, так и сказал про меня: "Защитил автобиографию на степень кандидата технических наук". Острый старик, дай бог ему здоровья. Язык - шило. Я на него не обижался и теперь не обижен. Хорошо ли это- в шестнадцать лет в первый раз книжку взять? Нехорошо. До сих пор это чувствую. Скажу тебе как на духу: не мое это дело! Читаю, а сам губами так и шевелю. Ты, между прочим, заметь: если кто про себя читает да при этом губами шевелит - верный знак, что не его это дело.
Костя слушал, помимо воли заинтересованный.
– Тебе этого не понять, ты еще во каким, на горшке сидя, книжку листал. Вот Юрка, мой внучок, таким же будет. Два года мальцу, а он уже буквы знает: "а", "о"... Шустер! Отец-то твой из каких был?
– Из революционеров. Тоже Октябрь своими руками делал, - криво усмехнулся Костя.
– Ну, ну, ты это зря с подковыркой. В каком его посадили?
– В тридцать седьмом.
– Счастье твое, что ты с ним не жил. Зря не посадят. Ты эти усмешечки брось.
Костя молчал.
– Умер отец-то?
– Умер. В тюрьме.
– Жалко людей, - неожиданно вздохнул Илья Устинович.
– Ну, да что поделаешь. Нечисти этой тоже немало было. Мы с тобой давай теперь по делу поговорим. Придется тебе, товарищ Левин, признать свои ошибки.
Это прозвучало как-то внезапно. Костя опешил и ответил не сразу:
– Не могу.
– Те-те-те, ты не торопись, а меня послушай. Ты меня ученее, а я тебя умнее. Видел больше. Ох и много же я видел на своем веку, не дай бог...
Слушай меня, товарищ Левин. Ты тогда на собрании речу сказал и думаешь: "я герой". А никакой ты не герой, просто глупый человек. До седых волос дожил, а разума нет.
– Я выступал не по разуму, а по совести.
– Пышно говоришь, как по книжке. А на деле-то прав я, а не ты. Ну, какое ты дело сделал, что выступил? Кому помог? Себе? Себе хуже сделал. Делу своему, если уж так в него веришь? Тоже хуже. Товарищам? Им-то совсем плохо сделал. Не дай бог, за тобой потянутся, наговорят пустяков,
– Я говорил, что думал.
– Не всегда это нужно, брат. Сейчас всего важнее людей беречь. Время-то какое, видишь? Против рожна не попрешь...
– Сами же вы, Илья Установим, в семнадцатом году против рожна перли. И ведь сломали его, рожон-то!
– И, батенька, это ты и сравнивать не думай. Тогда было ясно, против кого переть. А теперь? Против своих переть? Против него ты, что ли, переть задумал?
Илья Устинович подбородком показал на портрет Сталина.
– Нет, - сказал Костя.
– Против него не пойду.
– То-то и есть. Никто против него не пойдет. Он всю страну в один кулак собрал. А теперь самое главное - единство. Не так думаешь - держи про себя свои думы. Твой-то дружок, Нестеров, умней тебя оказался.
Костя встал.
– О Нестерове я говорить отказываюсь. И вообще, вы меня не убедите. Отпустите меня, Илья Устинович.
– Жаль, жаль, - сказал секретарь, тоже вставая.
– Сломаешь себе голову ни за грош. А нам такие, лобастые, нужны...
Он повертел в руках карандаш.
– Придется нам, товарищ Левин, ставить вопрос о твоем пребывании в партии.
– Ставьте...
* * *
Он пришел домой зеленый, еле держась на ногах.
– Костя, ну как?
– Бюро не было. Говорил со мной один секретарь. Уговаривал.
– Ну и...
– Не уговорил.
– Костя, родной, я тебе налью чаю.
– Не хочу ничего.
– Пожалуйста, выпей. Для меня. Очень прошу.
– Ну, давай, смешная.
И правда, крепкий чай, горячий, помогает... За чаем Надюша сказала:
– Заходил Юра.
– Это зачем еще?
– Костя, может быть, он не так виноват...
Костя стукнул кулаком, стакан подскочил, опрокинулся.
– Надя, я тебе говорил русским языком, чтобы я никогда не слышал об этом... об этом...
Он вскочил из-за стола и стал ходить взад и вперед. Надя убрала на столе, налила новый стакан чаю:
– Садись, милый, пей.
– Надюша, прости меня.
– Боже мой, за что? Ведь это я виновата.
* * *
Перед ним сидел майор - нет, теперь уже не майор, а подполковник Авдеенко. Две звезды блистали на новеньких погонах. И весь он был какой-то новый, очень умытый, и смотрел холодно, обоими глазами.
– Мы недовольны вами, Нестеров. На партсобрании девятнадцатого числа вы выступили неудачно. Кто вас просил каяться, признавать свои ошибки? Только оттолкнули от себя людей. Вам дали ясную инструкцию: говорите как можно свободнее, провоцируя также свободные высказывания. Не бойтесь. Свою работу вы сохраните при любых условиях - мы это гарантируем.
– Авдеенко, - сказал Юра, - я пришел сюда, чтобы заявить, что я не работал с вами и работать не буду. Что я пришел сюда впоследний раз. Не вызывайте меня больше - я не приду.