Свидание на Аламуте
Шрифт:
Кресло, выбрасывая вниз фонтаны ревущего, белого пламени, поднималось. Оно покачивалось, ходя влево-вправо по незримой оси, но не болталось вокруг нее. Под Медным клубилось теплое облако, обдавая жаром ноги, будто он сидел на банной полке у каменки, которую щедро оплескали водой. Но это было терпимым ощущением. Серые, изломанные контуры скалы плыли перед ним и дрожали в потоках разогретого воздуха. Внезапно впереди, на фоне камней, он заметил фигуру в черном.
В черном балахоне и со светлыми волосами.
У этого человека – человека на скале – не было оружия в руках. На поясе висел «калашников» с оптическим прицелом, но человек им отчего-то не воспользовался. Он просто
Три оранжевых пламенеющих сгустка вылетели из его сведенных пальцев, словно «стингеры», и дружно рванули мимо Медного – видно, в сторону поднимающегося кресла полковника. Медный своротил голову в шлеме и увидел, как пляшет второе кресло-ракета. Что сделал полковник, неизвестно, но, покружив, шары начали тускнеть, и вот уже они поплыли вниз потухающими медузами. А кресло Заратустрова рванулось навстречу человеку в черном. Еще секунда, и место, где тот стоял, брызнуло кристаллами льда, мгновенно обросло ими, превратив одежду из черной – в белую, и тотчас фигура человека с сухим грохотом распалась в пыль, оседая снежным крошевом. «Ледяной удар!» – догадался Медный.
Кресло поднималось, колыхаясь. Видимо, предел высоты был уже близок. Вот показались зубчатые края карниза, проплыл впереди домик из белого пластика с флагом, показался какой-то человек в военной форме, склизкой грушей распластавшийся на самом откосе…
И тут Медный понял, что завис прямо перед еще одним ассасином. Это была здоровенная рыжая шведка. На ее безмятежном лице застыла ухмылка, и перед ее фигурой, закутанной в плотную меховую куртку, вертелись каруселью сверкающие в случайных лучах острые сабельки. Бешеные лезвия, Fury blade… Беспощадные маленькие убийцы. Еще секунда – и они, повинуясь ее мысленной команде, метнутся к Медному, превращая в лапшу его тело в комбинезоне.
– КУВЫРОК! – прозвучало у него в мозгу надрывным голосом.
И хотя это слово просто отпечаталось в мозгу, как на экране компьютера, оно дышало отчаянием. Медный не знал, что такое «кувырок». Вернее, до сих пор не знал. Но он почему-то сделал все верно – резко дернул джойстик на себя.
Кресло мгновенно легло на спину; уши опять стиснула перегрузка.
А реактивные испепеляющие струи вонзились в то место, где стояла рыжая шведка. Его заволокло сплошной стеной огня, от дикой температуры с грохотом лопался камень, раскидывая ярко-пурпурные осколки. Из этого пламени раздался приглушенный стон – впрочем, Медный его не слышал! – и выкинуло оторванную руку с рыжим, обугленным волосом пониже локтя.
– ПОСАДКА! – прозвучало в сознании. – АККУРАТНО, ВПЕРЕД И ПОСАДКА!!!
Над Аламутом, а точнее, над всей грядой Эль-Бурс, вываливаясь из-под одеяла низких облаков, заходило огромное, злое, красное солнце.
Точка Сборки-End
Все
Вниз уходило какое-то нагромождение труб и воздуховодов, обшитых бликующей в глазах серебристой фольгой; свисали тросы. По краям колодца тянулась лестница. Впереди шел Махаб, потом Майя тащила едва переставлявшую ноги, стонущую француженку, и за ними, держа в маленькой ручке автомат «Узи», легко порхала по железным ступеням Олеся-Алиса. Она еще что-то напевала, улыбаясь. Внутри шахты пахло машинным маслом, пылью и какими-то испарениями с отчетливой примесью сероводорода.
Они спустились на круглую площадку. Середина обрывалась в темноту, жидко светили белые лампочки на кронштейнах. Эту же середину перечеркивал тонкий стальной прут, тускло блестящий в нескольких столбах света, падавших сверху. А на ржавых на вид кронштейнах висели новенькие мониторы: один показывал застывший над пропастью вагон канатной дороги, другой –
Олеся сразу толкнула девушку и Кириаки в угол, на загремевший под их телами металлический пол.
– Сидеть! – прикрикнула она звонким голосом.
Сверху на лебедке спускали саркофаг. Он лег метрах в семи от Майи, одним концом нависнув над бездной. Створки красного металла зажужжали, открываясь. Все то же тело, мертвенно-бледное, словно с вылитыми белым воском пальцами рук и ног, неподвижно лежало в нем.
Свет крохотных лампочек явно не удовлетворял араба. Он прошел по краю круга, зажигая фитили в массивных металлических плошках, по-видимому, медных. Фитили вспыхивали, распространяя удушливый аромат горящего бараньего жира… Махаб аль-Талир не пользовался для этого ни спичками, ни зажигалкой. Он просто метал в них из пальцев крохотные молнии – и огонь вспыхивал. От того, с какой небрежностью этот бородатый человек в белом платке демонстрировал свою страшную, сверхъестественную силу, становилось жутко. Затем он извлек из кармана какой-то стержень и палочку. Пылающие фитили неровно разрывали темноту кусками, и Майе показалось, что араб достал простую палочку для благовоний. Он погладил ее в руках, потом, словно спохватившись, показал Олесе взглядом на сидящую в объятиях Майи француженку и сделал приказывающий кивок.
Улыбаясь, играя на ходу выпуклым белым животиком, полуобнаженная девушка приблизилась к сидящим, встала на колени. Потом взялась за одну мощную кроссовку на ноге неподвижной Кириаки и резко дернула на себя.
Рывок был такой чудовищной силы, что содранная обувь просто распалась у Олеси в руках, с ноги слетели часть лопнувшей штанины и носок. Олеся легко повторила эту операцию и со второй кроссовкой, оголив ступни Кириаки.
Майя вздрогнула: она поняла, отчего француженка никогда не показывала свои ноги. Маленькие, аккуратные ступни француженки были покрыты сплошной фиолетовой вязью татуировки. Это не было рисунком – арабские иероглифы шли от кругленькой пятки, от мозолистых натертостей ее кожи до маленьких пальчиков, проходили по подошве и заканчивались только на середине икры.
– О, как мудр Аллах, вдохновивший нашего шейха ал-Маммуна, который нашел способ, как сохранить в тайне молитву, способную вызвать в наш мир дух ас-Саббаха! – услышала Майя. – «…тайну носит земля, но она не принадлежит ей; тайной владеет человек, но не ведает ее; там, где сходятся Земля и Человек, есть разгадка!»
Усмехаясь в бороду, араб декламировал эти слова, а в его руках поблескивал недлинный, но великолепно отточенный меч с рукоятью в форме змеиной головы. Что он собирается делать?
– Только здесь, на священных камнях Аламута, эти ноги станут следами, по которым придет Старец Горы…
Между тем Олеся запросто опустила ладони в крайнюю плошку с раскаленным бараньим жиром и плеснула его на голые ступни Кириаки. Потом она достала какой-то мешок и высыпала туда серый порошок, пахнущий навозом и гнилью. И начала, плотоядно облизываясь, втирать эту вонючую смесь в маленькие, испещренные фиолетовым ступни. Кириаки пошевелилась, простонала что-то.
– Это земля из могилы ас-Саббаха на восточном краю Скалы… – проговорил араб. – Что ж, как написано на правой ноге, тридцать пятый стих двадцать четвертой суры: «Аллах – свет небес и Земли. Он – словно ниша, в которой пребывает светильник; светильник заключен в стекло; стекло сияет, как яркая звезда. Возжигается он от благословенного оливкового дерева, которое суть не восточное, ни западное, и масло его способно воссиять само собой, даже если его не коснется огонь. Свет во Свете».