Свидание с умыслом
Шрифт:
— О моем совершенно неразумном поведении. Я сожалею обо всем, что произошло. Вы умная женщина, Джеки, а я просто осел.
— Ну, будет вам. Я могу считать ваши слова извинениями?
— По крайней мере, половиной. Я хотел бы вас увидеть.
Этого я не ожидала и сразу потеряла равновесие:
— Я думаю, нам ни к чему ссориться. Естественно, что вы не хотели ворошить прошлое, но я и не собираюсь распускать о вас сплетни, мне очень жаль, что мы с вами разговаривали в таком духе. Я ни в чем вас не упрекала и я специально не собирала о вас сведения, я не хотела вам чем-нибудь повредить. Это просто совпадение — ничего больше.
— Ну и отлично. Стало быть, нам
— Конечно. Пусть этот звонок…
— Послушайте, Джеки, давайте не будем об этом. Серьезно, посмотрите вокруг себя — в Коульмене не так много свободных мужчин и женщин. Если не считать этого досадного случая несдержанности, у нас с вами все шло как нельзя лучше. Мы нравимся друг другу. Я сильно разволновался тогда, но вы же понимаете — было из-за чего. Вообще-то я редко выхожу из себя.
— Может, позавтракаем вместе, — предложила я.
— С удовольствием, но хорошо бы нам поговорить наедине. Я бы желал объясниться. И воспользоваться своим правом знать кое-что о вас.
— И что же вы предлагаете? — спросила я, с трудом удержавшись от того, чтобы, по своему обыкновению, не осадить подобное любопытство. Я не боялась говорить о прошлом — я просто не могла от него избавиться.
— Я бы хотел приготовить для вас обед. — Я молчала, и, видимо, для него это было тягостно. — Послушайте, вы можете предупредить Роберту или кого угодно, что отправляетесь ко мне. — Но я снова промолчала, не отказываясь и не соглашаясь на его предложение. — Это самое удобное, что можно придумать. Никто не помешает нашему разговору, к тому же я неплохо готовлю. Я как-то даже работал поваром в ресторанчике — месяца полтора это длилось… Конечно, я сильно испортил дело, ведь у нас все шло как нельзя лучше. Но ведь еще не все потеряно — мы просто не поняли друг друга.
Да, мы не поняли друг друга, хотя мне казалось, что между нами уже установились вполне определенные отношения, включающие хождение в кино, совместные трапезы, шутки и дух товарищества, а также случайные прикосновения. Вовсе не в последнюю очередь — прикосновения. Я все-таки оставалась здоровой женщиной, тело мое еще нельзя было сбрасывать со счета, хотя добрых полтора года после смерти моего сына оно казалось мне число анатомическим придатком мозга. Я медленно возвращалась к нормальной жизни, все еще томясь по Шеффи. Это не могло отойти от меня, но я продолжала жить, потому что у меня обнаружились и другие желания.
Будучи недоверчивой и осторожной, я ознакомилась с его историей и узнала, что он ни в каком преступлении не замешан.
— Я согласна, — ответила я. — В котором часу?
— Думаю, в семь, если не возражаете.
В семь так в семь. У меня еще оставалось время, чтобы заехать домой и принять ванну — это сделалось у меня непременным ритуалом с тех пор, как я стала делить контору с заядлым курильщиком. И в течение всего дня я обсуждала сама с собой, чего я, собственно, хочу. И я лгала самой себе, как только может лгать женщина, долгое время обходившаяся без мужчины. Я отнюдь не имею в виду физиологическую сторону — я совсем даже не помешана на сексе.
Я была готова вернуть то, без чего научилась обходиться. Мне хотелось, чтобы у меня снова был кто-то наподобие Брюса: друг и мужчина. Так хорошо, когда у тебя кто-то есть. Мне нужно было говорить с кем-то о делах, которые я вела, обсуждать планы на будущее — и нужны были физические отношения, основанные на глубокой привязанности, дающие покой и веру в себя.
Я достаточно освоилась в Коульмене, и кто виноват, что Том попался на моем пути?
Его причудливый и опрятный домик сразу очаровал меня. Я неравнодушна
— Какой красивый дом, — не сдержалась я.
— Я хотел бы прожить в нем подольше, — ответил он. — Здесь есть все, что нужно одинокому мужчине. Большую часть мебели я изготовил сам.
Он заговорил о своем доме так, как художник говорил бы о своей картине. Сначала он построил одну большую комнату на гребне холма и жил в ней, продолжая работу. Эта же комната служила и кухней. Посреди комнаты была перегородка, которую он снес, когда появилась еще одна обширная комната. Теперь две комнаты были отделены друг от друга книжными полками шириной в полметра, так что книжные корешки были видны с обеих сторон. Там, где книг не было, можно было смотреть насквозь из одной комнаты в другую, что еще увеличивало глубину комнат. Потолки были высотой пять метров и с каждой стороны имелось треугольное окно. Солнце садилось, но в комнате было светло, как ранним утром.
Стена между комнатой и кухней была стеклянной и прямо перед ней стоял наш стол. Стеклянные двери вели на балкон, опоясывавший дом с трех сторон. Из кухни открывался прекрасный вид на долину, которую прорезывало старое железнодорожное полотно. Том сказал, что на рассвете там бродят олени и лоси.
— Когда вы устаете от мира и попадаете в такое место, — сказал он, — ваша душа обретает покой. Вы кричите во весь голос, надеясь, что Бог слышит вас. И он шепотом отвечает вам…
Мной овладело поэтическое настроение. И Том действительно мне нравился.
Кроме книжных шкафов в комнате была и другая самодельная мебель: рабочий стол с ящиками, софа и диванчик с шерстяными подушками сиреневого, бежевого, розового цветов. Коврики из разноцветной шерсти подчеркивали безупречную гладкость деревянного пола. Обстановку дополняли кое-какие, типичные для юго-запада, украшения — череп бизона, статуэтка индианки, плетеные корзиночки.
Просторная спальня была оборудована встроенными шкафами и примыкала к удобной ванной. Дом не подошел бы для большой семьи или группы отдыхающих, он не предназначался для перепродажи. Единственные двери, которые можно было закрыть, находились в ванной, но даже они не запирались.
Мастерскую он устроил прямо под кухней — потолком для нее служил балкон, укрепленный дополнительными опорами. Когда я выехала на лужайку перед домом, я заметила в стороне загон для скота и небольшой сарай размерами с гараж на пару машин. Том сказал, что лошадей он выводит пастись на всю ночь. Две собаки приветствовали меня своим лаем, он успокоил их:
— Лежать, Пат. Лежать, Санни. — Но они и так были настроены вполне миролюбиво.
Пока он готовил салат, я просмотрела книги. Я обнаружила труды по психологии, юриспруденции, общественным наукам, астрономии и несколько книг в твердых переплетах, принадлежавших ведущим современным беллетристам: Ладлему, Клавелю, Микенеру и Воуку. Но больше всего оказалось популярных книжек по психологии — как в мягких обложках, так и в переплетах. Книги были тщательно рассортированы в соответствии с тематикой и авторами — к библиотеке он относился столь же серьезно, как и ко всему домашнему хозяйству. Я взяла популярное социологическое исследование, которое, казалось, теперь находилось в центре внимания Тома, и, перелистывая страницы, спросила: