Свидание в Брюгге
Шрифт:
Слезы покатились по его серому лицу, блеснули в рыжей щетине, пробившейся на щеках и подбородке.
Врач беспомощно развел руками. Жесткие черты стали мягче, и весь вид выражал глубокое сочувствие. Эгпарс посмотрел на Робера, в чьих глазах он прочел смятение, словно желал удостовериться, что Робер понимает всю тщету его стараний. Врач дружески улыбнулся Ван Вельде, но тот ничего не видел: слезы мешали ему смотреть. Голова упала на грудь, и без того всклокоченная шевелюра пришла в полный беспорядок, рыжеватые спутавшиеся волосы торчали клочьями, как у циркового клоуна.
Эгпарс снова водворил очки на нос. Некоторое время главный врач марьякерской
— Дохтор, мне так хочется снова увидеть жану, дохтор!
Эгпарс, задержавшись на миг, ответил:
— Ну что ж, это вполне естественно, мосье Ван Вельде, я велю предупредить мадам Ван Вельде.
Когда дверь окончательно закрылась за ними, Оливье уронил:
— Теперь он в вашей власти, патрон.
Эгпарс промолчал.
— А я, как ни бился, не смог выдавить из него ни слова. Обидно! — добавил Оливье.
— Н-не знаю, — протянул Эгпарс. — Но думается, что это мы у него в руках. Странное ремесло, не правда ли, мосье Друэн? Иногда мне кажется, что мы не в больнице, а где-нибудь на Кэ-дез-Орфевр [6] .
Глава VII
Кабинет главврача совсем не походил на современный врачебный кабинет. От него веяло стариной, которая утверждала себя в старинной люстре, бросавшей вокруг желтый свет, и в хрустале окон, отливавшем то неуверенно-зеленым, то приглушенно-розовым цветами, то блеклым золотом, — скорее он напоминал кабинеты врача на картинах Герарда Доу. Единственной уступкой прогрессу был газовый радиатор, вмонтированный в старинный камин с резной деревянной обшивкой и забавной фаянсовой инкрустацией работы дельфтских мастеров, разбросавших по нему ветряные мельницы, фигурки голландских рыбаков, крестьян верхом на осликах. Было очень тепло.
6
Набережная в Париже, где находится уголовная полиция.
Эгпарс пропустил Оливье и Робера вперед, снял ратиновое пальто, повесил его на вешалку. Человек, сидевший у камина, обернулся, он ждал их. Он был почти лысый, лишь на затылке вилось несколько бело-розовых волосков, его голый череп сверкал, щедро омываемый электрическим светом. Человек безуспешно попытался склонить голову в поклоне. Нескладный коричневый костюм в светлую полоску туго обтягивал его пухлое тело. Лицо гладкое, с двойным подбородком, лицо пятидесятилетнего мужчины, проникнутого сознанием своей социальной значимости.
— Мосье Хоотен, директор и главный администратор больницы, — представил его Эгпарс.
— Башибузук, — успел шепнуть Оливье Роберу.
— Мосье Робер Друэн, один из режиссеров французского телевидения… и мой гость, — авторитетно сказал главврач.
Директор и гость обменялись рукопожатием. Вернее, директор небрежно сунул в протянутую левую руку Робера свою левую, и тот сумел поймать только два холодных и скользких пальца. При таком освещении Хоотен не смог разглядеть, что у Робера с правой рукой, а сам он был левша. Мозг Робера одновременно зафиксировал и чувство удовольствия, какое ему доставил главврач словами «мой гость», и внезапную неприязнь, какую вызвал у него представитель администрации. Робер не любил левшей, и с этим он ничего
— Очень рад, мосье, — сказал Хоотен совсем неубедительно. — Прошу прощения, что не знаю вас: я не смотрю телевизор. Я принадлежу к породе людей, уважающих письменность, и перевоспитываться мне уже поздно.
— Да, — подтвердил Эгпарс, и его неяркие глаза заискрились лукавством, — мосье Хоотен увлекается исключительно своей работой и попутно историей делопроизводства в современных войнах, начиная с…
— Сражения при Садовой [7] , — уточнил чиновник, гордый своими познаниями.
7
Город в Чехословакии, где произошло решающее сражение во время австро-прусской войны (1866 г.).
Интеллигентный человек, безусловно, не может интересоваться историей делопроизводства в войнах до Садовой! Голос Хоотена стоил его внешности: медоточивый и воркующий, а на последних слогах — скрежещущий.
— Вы хотели мне что-то сказать, мосье? — обратился директор к Эгпарсу.
— Да. Речь идет о Ван Вельде.
— Жалкий тип и попавший в грязную историю, да, мосье, грязную.
— В данном случае я с вами согласен, мосье Хоотен. Но мой ординатор удивлен… именно удивлен, что до сих пор не предупредили мадам Ван Вельде. Мужа сегодня утром доставили в больницу, а жена ничего об Этом не знает, что абсолютно недопустимо. А ведь он и сейчас на волоске от смерти.
— Ну, я думаю, слух о том, что произошло, достиг ее ушей, — сказал Хоотен, похлопывая тыльной стороной руки свой жирный подбородок.
— Увы, нет! Напротив, никто не осмелился сказать ей о случившемся.
— И даже малютка Альфред Дюбек?
Тон был таким же склизким, как и рука.
— Он имеет в виду другого ординатора, этого мерзавца, который увел мой мотороллер, — прошипел Оливье в ухо Роберу.
— Альфред Дюбек сегодня не дежурит, — сухо произнес Эгпарс.
— Но его имя, — возразил Хоотен, — фигурировало на табло…
— Мы договорились с Фредом, — солгал Оливье. — Я поставил в известность мосье Эгпарса.
— Ну что ж, прекрасно, если вы обо всем договорились… мосье, мне нечего к этому добавить. А не кажется ли вам, мосье Дю Руа, что из добрых побуждений вы сослужили плохую службу молодому Дюбеку и что…
— Это не ваша компетенция, — отрезал Эгпарс.
— Да, да, конечно. Моя компетенция — скандалы; я не тревожил мадам Ван Вельде по многим причинам. Во-первых: после десяти часов она в общем-то не обязана быть в больнице. Во-вторых: она больше не Ван Вельде. Разве вы не знаете, что они разведены…
Эгпарс досадливо махнул рукой. Оливье нервно хрустнул пальцами.
— Закон непреложен, — продолжал Хоотен, — слава богу, мы не во Франции!
И он устремил на Оливье добродетельный взгляд рыбьих глаз. Оливье смолчал.
— Мы обязаны предупреждать только членов семьи, — нудил Хоотен. — Или лиц, которых назвали сами больные. А кроме того, вы, должно быть, забыли, что причиной попытки к самоубийству явилось недостойное поведение бывшей мадам Ван Вельде. По вине этой пылкой особы у нас уже случались… всякие н-неприятности.