Свидание в Брюгге
Шрифт:
Стрелки часов отщипывали от времени по минутке. Но Роберу казалось, что с тех пор, как он очутился в отделении, прошла целая вечность и что его ручные часы, приученные на телевидении к точности, на сей раз безбожно врут. Они показывали всего лишь одиннадцать часов!
Оливье взял Робера за руку.
— Скажи, только без дураков, почему тебя так занимает Ван Вельде? В конце концов, что он такое? Выродок, которому предстоит подохнуть. Я знаю людей куда более интересных. Неужели тебя так волнует история
— Я тебе как-нибудь расскажу в чем дело, только не сейчас. Знаешь, у меня такое чувство, будто время остановилось. И так тяжело отчего-то.
— Ясно — отчего. Медведь на тебя навалился. На меня, старик, тоже свой медведь есть.
Санитары о чем-то возбужденно говорили по-фламандски.
— Дело идет о предстоящих выборах в профсоюз, — пояснил Оливье.
Из потока речи то и дело выныривали «йа». Робер почувствовал вдруг себя отвергнутым людьми, чужим среди них, португальцем.
— Как тянется время! — вздохнул он. — Кажется, я здесь — вечность!
— Ты пока еще в предродовой эпохе. Помнишь, я говорил тебе, что этот мир похож на утробу матери.
Эгпарс нервничал.
Дверь приоткрылась. Робер так и подскочил. Он испытал то же чувство, что и тогда, на телевидении, во время инсценировки операции, в последние минуты, когда он наблюдал приготовления врачей. То же чувство смятения. Внимание. Осталась минута. Тридцать секунд. Пять, четыре, три, два, один. Включаем. Разговор начинал он, но его почти не было слышно.
Он был счастлив, что сегодня не ему предстояло говорить!
Ассистент, крупный усатый мужчина в белом халате, катил перед собой столик на колесиках с аппаратом, напоминавшим магнитофон. В приоткрытую дверь Робер увидел больных. Он вспомнил все, что читал или слышал об электрошоке, и невольно задал себе вопрос: а он выдержал бы? Нет и нет, он бы предпочел… Что бы он предпочел?.. Он бы предпочел выполнить самое трудное задание разведки, в самом логове врага, очутиться в ОПЗ, перед замком Мальбрук…
Мальбрук!
Неизвестно откуда выскочившее имя молнией пронзило его мозг… Что-то всколыхнулось в нем, но тут же улеглось, не успев определиться.
Вошел первый пациент, Робер уже видел его, но не мог вспомнить, в чем его недуг. Ах да, это же мужчина с рыбками, из Верне.
— Рыбки, доктор, ма-ахонькие рыбешки…
Улыбаясь, он обвел взглядом узкую залу с койками, задержался на аппарате, но не выразил ни малейшего испуга, даже не вздрогнул. И все улыбался.
— Ему уже делали? — спросил Робер Оливье.
— Да.
— Стало быть, он знает, что его ждет.
— Вряд ли. Электрошок, как правило, не оставляет никаких воспоминаний.
— И он не боится?
— Да нет же.
— Форель идет только на бузину. Только на бузину. И чтобы черная такая, спелая.
— Электрошок,
Больной лег на предпоследнюю койку, на спину, головой к врачам. Медбрат протянул Эгпарсу шприц и обнажил больному руку. «Кожа у него рыбьего цвета», — подумал Робер. А впрочем, естественно.
— Прекрасная нынче погода для рыбной ловли, мосье. Не правда ли? — сказал Эгпарс.
— О, мосье, да.
Ассистент перетянул руку резиновым жгутом, выступила вена. Эгпарс кивнул Оливье и показал глазами на шприц.
— Ну, теперь мой выход, — сказал Дю Руа.
Эгпарс отступил к Роберу и скрестил на груди руки, а тот оцепенел в напряженной позе, не в силах побороть утробный страх, который внушило ему действо, само по себе не страшное и вполне будничное.
— Ему вводят внутривенно раствор несдоналя, — пояснил ассистент. — Он применяется довольно часто в медицинской практике.
В рот больному вложили пластмассовую трубку, пальцем левой руки Оливье нажал на вену, отчего она еще больше взбухла, и ввел в нее иглу. Большим пальцем он медленно подвигал поршень в цилиндре. «Рыбак» вздрогнул и замер. Оливье взглянул на деление, у которого, остановился раствор.
— Ноль пять, — сказал он.
— Ему достаточно малой дозы, — откликнулся Эгпарс.
Одна назойливая мысль сверлила Робера: эта процедура напоминала «гуманное умерщвление» и ассоциировалась с другими сеансами того же порядка, и тут тоже «жертве» был отрезан путь к бегству. «Электрический стул — доступен каждому!»
«Рыбак» заснул.
Второй ассистент подкатил к нему аппарат и приложил к его вискам обернутые в замшу и соединенные, наподобие телефонных проводов, электроды, — больной сразу стал похож на телефониста в обмороке. Эгпарс подошел к аппарату, подвинул рычаг реостата. По телу пациента прошла легкая дрожь. Потом он снова стал недвижим. Робер только сейчас понял, почему к одному пациенту приставлено столько санитаров: они должны были держать его.
— Слабовато, — сказал Эгпарс и еще немного подвинул рычаг, сила тока увеличилась. Больной вздрогнул и слабо вскрикнул.
Трое детин в белых халатах всем своим телом навалились на подопытного. Робер наклонился к нему, увидел белок закатившихся глаз. Кроткое лицо «рыбака» исказилось, как в судороге. Санитар энергичным движением обеих рук массировал ему живот. Больной стонал. Узаконенная пытка. Именно это и привело в ужас тех, кто был первым свидетелем процедуры. Они увидели только одну ее сторону, уподобясь тем чувствительным зрителям корриды, которые не умеют проникнуться пафосом боя и замечают лишь вспоротый живот лошади. Тело больного сотрясал бушующий в нем ураган. Один из санитаров выругался.