Свидетель канона
Шрифт:
Обставить засадами все дорожки – пришлось бы гансам поневоле наступать фронтом, теряя на каждом километре, мостике, повороте – танки, обученных людей и, главное, то самое драгоценное время.
Стой-постой, морячок-красавчик.
Ты ведь уже пробовал вмешаться.
Тебя же до сих пор колбасит от прошлой серьезной попытки. Ты же до сих пор боишься изо сна голову высунуть именно не желая знать, что наворотил в тот раз. Вот сейчас ты лейтенанту поможешь – а если от помощи той не лучше станет, а хуже? Немцы Москву возьмут, выйдут на эту
Пускай ты и нарисованный, но умирать все равно страшно!
Так чего дергаться? Если уж ты попал в ж… В непонятное… Что мешает поскорее отбыть номер и тихо пройти дальше по карме?
Ты же в исходной реальности не рисковал, а тут с каких лих осмелел?
В исходной реальности я будущего не знал. А тут знаю, исследования читал, воспоминания, обсуждения. Осенью сорок первого, под Орлом и Тулой, даже танки посильнее, знаменитые Т-34, сам легендарный Катуков не стеснялся в засады ставить. Чем и прославился.
А вот сейчас я, допустим, рот разину – и что, танкисты моряка послушают?
Глупый вопрос: ясно же, что вмешаюсь, иначе никакого сюжета, никакой драмы.
Нет, совсем не глупый вопрос: один раз уже вмешался. Не факт, что помог.
Но что взамен? Стоять и смотреть, как люди умирают?
– Разрешите обратиться, товарищ лейтенант!
Лейтенант пожал плечами. Они там, на флоте, точно не от мира сего. Приказано наступать и выбить – надо наступать и выбить, освободить советский город Млынув. Что в засадах воевать удобно, спору нет, но войны не выигрываются обороной. Так противника с нашей земли не вышвырнуть!
Лейтенант запрыгнул в башню и махнул флажком: вперед!
Взводы двинулись к погружающимся в жаркую темноту домикам. Выходящая из Млынува немецкая пехота как-то на удивление быстро и без испуга разбежалась на обе стороны дороги. По броне защелкали пули. В прицел головному попалась машина с гусеницами и колесами, над вытянутой пятнистой мордой вспыхивала резкая звезда, как от сварки. Пулемет или автоматическая пушка, на курсах говорили, у немцев такое в бронетранспортерах есть. Прежде, чем наводчик опомнился, выстрелил соседний танк, и бронетранспортер полетел кусками над низкой травой.
Трасса обходила Млынув севернее. На Кружки, дальше на хороший мост через болотистую Икву. От моста ехали еще то ли броневики, то ли танки, в сумерках против закатного солнца различались только гробоподобные силуэты. Им навстречу вышел второй взвод, сразу сжегший головную машину. Нет, не танки: с колесами, вон как резина дымит.
Немцы живо раскатились в стороны. Часть броневиков свернула на пыльные улицы городка – но туда уже успел войти первый взвод и в упор поджег еще один пятнистый гроб.
Городок разделялся широкой улицей-площадью, выходящей на плотину с
Пока первый взвод разбирался в обстановке, второй добрался до мукомольного завода, и на мостике через болотистый овраг потерял первый танк. Из-под мостика выскочил немец, ловко закинул на мотор плоский сундук. Следующий в колонне тут же снес немца пулеметной очередью, но мина успела сработать. Машина встала резко, подымила всего пару секунд и с оглушительным грохотом взорвалась, никто не выпрыгнул.
Броневики погасили фары и в темноте сделались не видны. Танки тоже притерлись к развесистым липам, к домам – на фоне темного восточного неба они выделялись куда хуже, чем тупорылое немецкое железо на фоне закатной полосы. Так что взводный-два Самохов успел отплатить за погибших, расколотив еще один броневик, неосторожно сунувшийся на главный мост.
Горящая машина заткнула переправу. Тогда, не пытаясь уже двигаться на восток, немцы разошлись по своему берегу Иквы, стреляя через неширокую пойму по улицам городка. Тут погиб Ваня-большой, торчавший из люка с биноклем.
Достигнув на той стороне панского дома, десяток немцев заскочили на плотину перед ним и перебежали, прячась за мельницами, на эту самую широкую площадь. А на площади стоял весь первый взвод, пять машин. В темноте и спешке немцы вылетели на них вплотную и все легли под пулеметами, выжил только бежавший последним командир отделения. Рыбкой прыгнув за сирень, упустив единственный в отделении автомат, зацепившись ремнями за верхушки плетня и разроняв с тех ремней почти все снаряжение, сам немец все же спасся. Уполз к широкой, осанистой купольной церкви, и замер в траве, у сырой кирпичной стены крещальни.
Бой стих. Свернувшие от элеватора на север броневики попрятались где-то в Кружках. Скрипнув зубами, лейтенант Ивашковский вызвал взводных – только у них в танках имелись радиостанции:
– Самохов, отходи на Вацлавин, а Оськин южнее, к тем рощицам, где мы стоим. В поселке без пехоты вас ночью гранатами из-за плетней закидают, хрен чего увидите.
Самохов вылез из люка и свистнул, привлекая внимание. Командиры машин обернулись. Лейтенант без долгих слов показал новое направление, и машины отползли от мукомольного завода.
Оськин то же самое объяснил первому взводу на площади, а третий взвод и без того в городок не входил: ротный вместе с ним дожидался у перекрестка в полукилометре перед городом.
Машины первого взвода начали отползать на широкую площадь, затем и выходить из Млынува. Спрятавшийся в траве немец-разведчик поискал гранаты, но все они высыпались, когда ремнями зацепился за тычки. Тогда немец вынул фонарик, обычно висящий на пуговице, а в прыжке удачно провалившийся за пазуху. Включил, в два прыжка догнал последний танк и закинул фонарь ему на броню.