Свидетель канона
Шрифт:
– Нет у меня огнесмеси, вы б тут еще и затанцевали!
Зря лейтенант высунулся из люка: хлопнула винтовка, и поставил снайпер метку на приклад. Танк раненого снайпером Оськина принял Семенов. Оськин отделался легко, и вернулся в дивизию уже через две недели, но снайпер, конечно, об этом не узнал. Стрелял он издалека, с западного берега Иквы, и особо не беспокоился за свою жизнь, а зря. С юга, из панского сада, выбежали с десяток уцелевших, не струсивших русских, и пробили снайпера сразу несколькими штыками, а голову расколотили прикладами до полного неузнавания. Сбежать к себе, правда, не
На западном берегу замелькали уже не броневики, но настоящие танки. В перелесках и садах разворачивались артиллеристы с корпусными стопятимиллиметровыми гаубицами. Мотопехота густыми потоками двинулась и к переправе и к плотине. Удар на Кружки превратился во встречный бой.
Второй взвод Самохова шел уступом, так и въехали на перекресток в Кружках. По первой машине справа почти в упор выстрелила "колотушка", но снаряд ушел вскользь, только сорвал с башни поручневую антенну. Соседний танк довернул, дал газ и обвалил на пушчонку каменный забор: немцы встали под ним, в густой тени, чтобы бить в борт и спину проскакивающие мимо танки, но не угадали с позицией.
Выскочившую следом русскую пехоту в упор положил пулеметчик, и тут же по нему проехал третий танк.
С моста, в клубах дыма, показался приземистый немецкий панцер; наводчик выкрикнул:
– Двойка! Бронебойный, я его сейчас! – но немец успел раньше и пропорол башню короткой очередью, танк "профессора" Гришки Солидзе запнулся, встал и вспыхнул. Самохов попал "двойке" в лоб. Снаряд пришел сбоку под углом и потому отрикошетил.
Немец пересек мост и тут же рванул вправо, за вербу и за хату. Когда Петр, мехвод первой машины, попробовал за ним угнаться, его танк позорнейшим образом разулся: это слабое место подвески у "двадцать шестых" тянулось еще от прототипа, от английского "виккерса", поворачивать лучше без рывков. Но как тут без рывков, когда вон по мосту еще панцеры стадом!
Самохов первым сообразил, что дело дрянь, только флажки его в дыму никто не увидел. У немцев на каждой "двойке" рация – ну, хотя бы приемники есть у всех. И отдельный человек, чтобы с ней работать. В Красной Армии командир танка сам себе радист, заряжающий, да еще и командир взвода, вынужденный думать за четверых подчиненных.
– Назад, за домик!
Мехвод Самохова отработал четко, а последний танк второго взвода сигнала не увидел, или не разобрал в дыму. Он так и выскочил на берег, прямо перед летящим по мосту панцером. Выскочил удачно, в упор зажег немца прямо на полотне и опять закупорил переправу – но другие танки в несколько стволов изрешетили "двадцать шестого", и снова, черт возьми, никто выпрыгнуть не успел!
Самохов стал за домом, поворачивая башню направо, выцеливая ту, первой проскочившую на берег, "двойку". Вокруг него пехота дралась с пехотой, а танкисты Петра прямо посреди рукопашной натягивали слетевшую гусеницу и почти уже справились, когда длинный немец-пулеметчик, видимо, застигнутый при смене ствола и потому не снявший асбестовой рукавицы, подтянулся за горячую еще пушку и бросил в открытый люк гранату. Повис на руках, но соскочить не успел, Петр вдолбил ему поперек
– Ах ты ж паскуда!
Немец с нечленораздельным воем сложился; последнее, что он видел – на чисто-синем небе оливково-зеленый край башни русского танка. Красная полоса – номер взвода в роте, и белая прерывистая полоса – номер танка во взводе; вот читал же он в руководстве, что значат цвета…
Немец упал, темная кровь его потекла в угольно-черную тень рыжего кирпича, и там сделалась незаметна. Взорвалась граната, а за ней сразу и боеукладка, истребившая вокруг все живое на двадцать шагов. Башня подскочила, но не перевернулась, просто съехала вперед и уткнулась в землю стволом.
Самохов увидел, наконец, ту заговоренную "двойку" и на этот раз попал, как надо, точно в крестик, нарисованный сбоку под башней. Немецкий танк встал, резко дернулся на катках вперед, а потом лопнул изнутри золотистым воздушным шариком.
– Назад, – прохрипел Самохов, – назад, к Вацлавину. Задом уходи.
После чего выстрелил в небо красную ракету.
Красную ракету в Млынуве увидели тоже, ротный попытался вызвать Самохова по рации – но тот без антенны ничего не слышал. По плотине уже не пригибаясь бежали немцы, на майдане все реже стреляли "мосинки" и все резче, ближе тарахтел "эмгач". Лейтенант Ивашковский понял, что Самохов беспокоился не зря, и приказал своим прикрывать отход пехоты.
Но отход в военном деле самый сложный маневр, и делать его с врагом на плечах невозможно. Увидев красные ракеты, пехота попросту побежала.
Танки Семенова с Ефремовым стояли на окраине и простреливали майдан почти полчаса, не давая немцам окончательно укатать стрелковый полк. Затем от элеватора подъехали панцеры, Ефремов успел разуть одного, тот повернулся бортом, получил в крест и вспыхнул. Зато второй развалил машину Семенова длинной очередью с двадцати шагов, а выпрыгнувших танкистов перебил пулеметчик с купола церкви. Разбив немецкий танк, Ефремов и пулеметчику влепил напоследок, но потом все же ушел, не дожидаясь, пока новые панцеры отрежут его на окраине Млынува.
Солнце садилось, и только темнота спасла роту Ивашковского от полного истребления. Пехота семьсот шестьдесят седьмого под немецкими пулеметами бежала к Вацлавину. Там ее на сон грядущий приласкали еще и пузатые двухмоторные "хейнкели": с кампфгруппой прибыл авианаводчик и указал точно, где на самом деле ночуют русские. А сорок шестого ИАП немцы теперь не опасались.
Вечером двадцать пятого положение оставалось как и утром. У немцев снова Млынув и Муравица, только в Кружках уже построено предмостное укрепление, да и соотношение три к одному теперь в пользу фашистов.
У лейтенанта Ивашковского осталось пять машин: его собственная, потом две резервных, из второго взвода Самохов, из первого Ефремов.
Приказ тоже никуда не делся: освободить Млынув. Танкисты и пехотный капитан Власенко, принявший командование остатками полка, сошлись в крайней хате Вацлавина, осветили карту фонариком.
– Местные, кстати, где? Темное село, аж по спине мороз.
– Кто ушел к родичам, кто просто свет не жжет, боится.
– Правильно, что не жжет. Ну что, как выполним приказ?