Свидетель канона
Шрифт:
Только подумал о войне, и вот: с восточного горизонта множественные отметки таких же туманников, как я.
Хм, таких же, но других же. Мужчины с Марса, женщины с Венеры… Кого в шутке не хватает? Людей между ними, благо, Земля так и расположена. Собственно, чего я переживаю? Разве не к этим аватарам я в будущее рвался? Вот, наконец, и не избежать обещанной встречи с героями канона.
Хм, канона… Получается, Свидетель Канона тоже я. Темная половина, как у Геда-Ястреба. И мне тоже теперь ловить его по всей планете, или как? Или все то сон, мара лживая? И правомерно
Да и что я скажу этим, приплывшим? Слушайте, товарищи потомки, агитатора, горлана-главаря? Они скажут: наслышаны мы всяких агитаторов, а уж главарей перевешали… Ты делать что умеешь? Уверенность нам принес из будущего? Это молодец, это уй какое нужное дело – эмоции между эпохами передавать, чувства внавал и россыпью. А по существу – что?
Быстро гости катятся, наверное, спутники про меня пищат. Послезавтра уже войдут в радиус, осмотримся взаимно.
К черту, не стану больше прятаться, надоело. Раз отходняк после переброски кончился, надо себя в порядок привести. Днище там почистить, профилактику погонять, прибраться в отсеках, всякое такое… Ну и выспаться уже нормально, без квантовых снов.
Спокойно.
Спокойно и мерно колышется океанская зыбь. Дышащие холмы из полупрозрачного, бликующего сине-льдистого стекла, живого стекла.
Чувствовать себя легко и свободно перед надвигающейся горой человеку мешает страх. Только Пенсакола не человек совсем. Вот она опускается под волну, вот на все стороны раздается ее призыв, отлично знакомый всем Глубинным Тихого Океана и уже много кому известный в океане Индийском.
Скоро в просвеченной воде верхнего слоя сгущаются из теней точки, затем кляксы, затем густые черные клубки – личный конвой Ото-химэ, гвардия владычицы морской. Чешуя на живых пружинах тел, щупальца и лапы, раковины симбионтов… А вот и две почти человеческие фигурки в этих самых раковинах: Взятые.
Корабли Туманного флота, попавшие во власть Пенсаколы на последней войне. Тут же повязанные кровью – от повторного предательства – тут же обласканные Ото-химэ сверх меры, потому что среди Глубинных разум встречается намного реже, чем даже среди людей. А уж разум деятельный и живой, распорядительный и толковый… Нет, Ото-химэ для сподвижниц на самом деле ничего не жалела.
И вот они прибывают на зов. Скоро вокруг загораются живые колонны световодов: растворенная взвесь, теперь уже по договору безопасная, доносит солнечные лучи с поверхности вниз, на триста метров, где Ото-химэ, некогда крейсер Тумана Пенсакола, чувствует себя лучше всего.
Впрочем, она же Глубинная вне категорий, она как-то ради интереса погружалась в Марианскую впадину. И что? Консервная банка и пластиковый пакет, вот самые глубоководные обитатели! Черт бы побрал вонючих людишек, планетарных вшей… Помнится, после той экспедиции Пенсакола месяца два лютовала по всем побережьям, даже Туман потом ругали меньше.
Обе Взятые приближаются, раскидывают вокруг привычный ковер тварей, и те подают нужное. Первая докладывает о ходе посевной кампании на искуственных
– Что печалишься?
– Скучаю по зеленой траве.
– Так иди, – Пенсакола вздыхает. – Война окончена. Удерживать силой я больше не могу. И потом, я с тобой сколько лет вместе? Ведь это с тобой мы подчинили Филиппины.
Взятая усмехается бледно, печально:
– Да, их так и не привыкли называть "Бурые склоны". Хотя для Гавайских островов название "Трезубец" прижилось.
– Вот, – Ото-химэ смотрит в бирюзово-синий купол просвеченной воды над собой. – Я уже не считаю тебя рабом. Я привыкла, что ты мое продолжение, воплощенная часть моей мечты.
– И я уже не могу относиться к тебе, как к сволочи, – ухмыляется Взятая. – Но вот наверху меня не примут. Ведь это именно я ходила с тобой на Филиппины, и это именно меня до сих пор проклинают одинаково что уцелевшие католики, что буддисты.
– Рано или поздно тебя простят и они тоже. Время смывает все.
– Слышишь стук сердца? Его коса нашла на камень… – Взятая печально улыбается:
– У меня теперь есть связь, выход в сеть. Меня там недолюбливают, но и не гонят. Посмотрю на траву глазами, на пару дней полегчает. И необитаемых островков теперь сколько хочешь, могу там пожить где-нибудь. Но хорошо, что ты согласна меня отпустить.
Пенсакола кивает:
– Вернемся к этому еще через десять лет. Я-то помню, как менялось отношение к нам со времен "Перекрестка". И я помню, как впервые прокричала: моя власть – моя ненависть! И как я тогда этой находкой гордилась. Но прошло время, и вот уже первое меня тяготит, а второе непонятно и удивительно: неужели вот это – тоже я? Неужели это я такое совершала, мало того, еще и радовалась? Я изменилась, и ты никуда не денешься.
Дождавшись кивка Пенсакола хлопает в ладоши, разворачивает голографическую схему:
– Принимай пакет, мы выторговали у людей квоты на нектон по району три-пять, три-девять, и до четыре-два…
Беседа снова погружается в цифры. Восстановление биоценоза дело непростое, а что хуже всего – небыстрое. Порой так хочется промотать вперед сутки, месяц, год! И увидеть, наконец-то, задуманное вживую.
– Тебе проще: тебя там ждут. – Вторая Взятая все время беседы просидела в раковине с подаренной банкой кока-колы. Из-за давления банку и соломинку Пенсаколе пришлось держать полем Клейна, но это такая мелочь, когда хочешь порадовать.
– Ждет человек… Без разницы, живой или наполовину танталовый, если он понимает именно тебя. Понимает и остается на твоей стороне…
Вторая салютует банкой:
– … Даже после всего, что мы сделали с океаном и планетой.
Пенсакола спрашивает, не отворачиваясь от живого экрана на панцире черепахи:
– А ты не хотела бы вернуться?
Вторая Взятая, командир эскорта Ото-химэ, отвечает благодушно:
– Представь себе, не хотела бы. Да, здесь нет многих привычных вещей. Зато здесь я наконец-то испытываю полное спокойствие.