Свидетель Пикассо
Шрифт:
Видишь ли, мой друг Пабло, – сочинял на ходу Сабартес. – Я прежде не рассказывал тебе о своем горячо любимом ребенке. Мы с моей супругой Инес-Хосе Уркиола-Пичот 26 лет назад назвали его Сальватором, и я убежден, что он на самом деле спасает меня от чего-то страшного. От обыденности, самодовольства и гордыни, во всяком случае… я должен признаться тебе, что Сальватор не совсем обычный человек
…или лучше так: Но у Сальватора, кроме необычной чувствительности и нежнейшей души, есть особые
Подыскивая точные слова, Саб входил в калитку сада перед домом тестя, когда его больно схватили за плечо.
– Инес, ты меня напугала! – Саб приготовился выслушивать упреки, однако жена, не отпуская руку, молча смотрела ему в лицо, в глазах был страх. Он хорошо знал такой ее взгляд, предвещавший истерику. Жена, держа его хваткой полицейского, повела к старой скамье у забора в тени куста и только там отпустила:
– Я знаю все, – маленькое увядшее лицо Инес исказилось.
– Почему плачешь? Что, что ты знаешь?
– Почему ты! Уходишь из дома так часто, – Инес закрыла лицо руками.
– Я пишу статью о Пабло, говорил тебе.
– Не ври, – Инес замотала головой, но говорила теперь шепотом. – Это слишком… мерзко.
«Неужели она нашла то письмо Пабло, с тайным известием, и это так ее потрясло?! – ужаснулся Саб. – Разве я плохо его спрятал?»
– Но разве это не прекрасно, – осторожно начал он, – что Пабло доверяет мне? Он такой известный человек. А вдруг сможет помочь нам с консультацией у врача в Париже? – Саб не собирался говорить это, он не думал никогда о подобной помощи от Пикассо.
– За дуру меня держишь?! Хочешь еще и унизить?
– Почему? Что вдруг? – Саб пытался прикоснуться к жене, чтобы успокоить, она дернула плечом и отстранилась.
– Я все чувствую, и малыш тоже… ты больше не хочешь быть с нами! – резко выдохнула Инес, по привычке стараясь говорить тихо, чтобы не услышал сын, было похоже, что ей не хватает воздуха. – Ты отдаляешься и скоро бросишь нас.
– Что за чушь, – искренне поразился Саб. – Я люблю вас! Нуждаюсь в вас так же, как вы во мне, не меньше!
– Не лги! – выкрикнула Инес, продолжая задыхаться. – Я помню, ты был таким же тогда, когда эта малолетняя проститутка хотела увести!
– Инес, ну не начинай, пожалуйста, – простонал Саб.
Они с женой и малышом жили в городке при Гватемальском университете, Саб читал студентам курс классической французской литературы, до тех пор пока Инес не стала ревновать его к слушательницам, особенно к одной бойкой креолке. Начались скандалы, Инес вовлекла в них родителей девицы, а те оказались знатными и влиятельными и сделали все, чтобы «эта женщина» перестала нападать на их дочь и обзывать ее проституткой. Сабу пришлось оставить преподавание. Почему-то, вспоминая те годы, он больше всего жалел об одной фотографии, возможно, единственной, где он сам себе нравился, – фотография была сделана перед балом выпускников на большой поляне в саду при университете. Там Саб стоял в светлом костюме среди своих студентов. На том снимке он был таким, каким хотел бы себя видеть, – элегантным мэтром, уверенным в себе, он широко улыбался и выглядел счастливым. Инес порвала эту фотографию на мелкие клочки, как и все другие снимки того периода.
– Я прекрасно знаю этот твой взгляд – ты думаешь о другой женщине! Уходишь от нас, разговариваешь сам с собой, смеешься! Ты похож на психа!
– Тысячу раз говорил – я пишу статью о Пабло Пикассо! Если ты не понимаешь, как мне сейчас важно заявить о себе как о лучшем специалисте по Пикассо в Барселоне и во всей Испании, если ты этого сообразить не можешь, то ты и в самом деле не слишком-то умная, – выпалил он раздраженно и тут же осекся.
Инес горько всхлипывала, прикрыв рот ладонями.
– Ну, прости, – он осторожно погладил ее плечи, потом приобнял и притянул к себе. Она робко прижалась, продолжая всхлипывать. – Никто мне не нужен, ни в кого я не влюбился, ты моя единственная, у меня в жизни есть только ты и наш сын.
– Нет.
– Что – нет?
– Я же вижу, что думаешь все время о ком-то, – скулила жена.
– Собираю материал. Пабло ведь мне уже три письма прислал, и это очень хорошо для нас.
– Чего хорошего?
– Я же объяснил, – повторил он терпеливо, – мне важно заявить о себе как об уникальном эксперте по его творчеству.
Саб с тоской отметил про себя, что снова врет жене про статью, и одновременно будто предает Пикассо, вслух рассуждая, как было бы хорошо заработать на отношениях с ним. Но кто виноват, если нервы Инес расстроены? Поглаживая ее дрожащую спину, он размышлял, не сказать ли жене о том, что написал Пабло, не поделиться ли с ней чужой тайной, это, по крайней мере, могло бы их сблизить.
– Поклянись здоровьем, нет, жизнью малыша Сальватора! Что ты не влюбился снова и не собираешься нас оставить.
– Я и раньше не влюблялся, мне никто не нужен. Да посмотри на меня, я же старик!
– Клянись! Чего тебе бояться, если ты честен с нами?
– Но такая клятва сама по себе грех!
– Если неискренне, если обманываешь, то конечно. А так – ничего плохого, если правда.
– Нет. – Саб отстранился; она все еще рыдала, стараясь не всхлипывать громко. Он взял ее руку в свою. – Хорошо, я готов поклясться. Но давай не будем трогать здоровье малыша, это правда святое для меня! Я обещаю, что не оставлю вас. И еще, если хочешь, – он улыбнулся и поцеловал жене руку, – могу поклясться, что не влюбился, ерунду ты придумала, моя Инес. Если я хожу задумчивый, это из-за Пабло Пикассо, ничем плохим это тебе не грозит, Инес, поверь.
Письмо в Париж с признанием Сабартеса о том, что действительно составляет смысл его жизни, с горькими словами о болезни сына осталось неотправленным, потому что от Пабло пришла телеграмма: «Без тебя АБСАЛЮТНО прападу приезжай париж хоть на неделю с женой расходы на мой счет твой Пикассо».
Когда тесть бесцеремонно вскрыл телеграмму за завтраком и прочел вслух, Саб испугался скандала. Но тесть посмотрел уважительно и передал ему листок, Инес даже слегка улыбнулась, убедившись, что ее тоже зовут в Париж.