Свидетельство

Мештерхази Лайош

Она сбросила с себя халат, упала на постель и, рыдая, зарылась с головой в подушки. Казар лег рядом, обнял ее, пытаясь успокоить, но Клара резко оттолкнула его руку.

— Ну разве мы не говорили с тобой об этом прежде? — шепотом спрашивал ее муж. — Мол, скорей бы уж все это кончилось! Помнишь, ведь ты и сама так говорила?

— Да, кончилось! — всхлипывала Клара. — Говорила. Конечно, говорила. Кончилось! Когда началась война и я вышла за тебя замуж, я ведь была еще совсем дитя. Ну скажи, кто я тогда была? Ребенок! Двадцать три года!.. Да я еще и пожить как следует не успела. Нигде не была, никуда не ездила. А теперь? Не сегодня-завтра мне уже тридцать. Так вот и пройдет вся моя молодость рядом с тобой! Бесконечные воздушные тревоги, светомаскировки — и

война, война! Жизни, подобающей моему общественному положению, нет и в помине. Муж является домой только в полночь… Кончилось! Разумеется, я ненавижу их! — низким, хрипловатым голосом шептала она. — Ненавижу все их скотское стадо — ты это хорошо знаешь. Поскорее бы покончить со всем этим. Но как? — выкрикнула она вдруг. — Какой ценой? Или ты хочешь, чтобы фронт прошел через нас?! Еще и этому испытанию хочешь подвергнуть свою жену? Думаешь, то, другое стадо лучше? — Клара вся содрогнулась от отвращения. — Слышал ведь, что о них люди рассказывают? — Она поднялась в нервном возбуждении. — Нет, я не для того рождена, чтобы стать подстилкой грязной солдатни! Я не желаю, чтобы моего тела касался всякий чумазый мужик! И почему я, дура, не уехала летом… когда меня звала с собой Бэлла? А я, видишь ли, с тобой хотела остаться!

Казар снова и снова пытался утешить, успокоить жену. Обнял ее, но Клара больно ударила его по руке своими тонкими костлявыми пальцами и, упав ничком на кровать, вся затряслась в рыданиях.

Так ничком, уткнувшись лицом в подушки, она и заснула вскоре. Рыдания почти без перехода сменились мерным, спокойным сопением.

Между тем мысли Казара вновь вернулись к событиям минувшего вечера. Разве способна понять их эта женщина? А как хорошо бы рассказать о них кому-нибудь, поделиться хоть с кем-нибудь своими заботами!.. Вот Эстергайош, Юхас и другие, кто рискует своей жизнью для дела. Ведь и их жены — женщины. И они любят своих мужей. У них еще и дети: у некоторых даже четверо, а то и пятеро, мал мала меньше…

С улицы снова долетел глухой гул. Громыхало все еще издалека, но как будто уже отчетливее и ближе, чем прежде.

На улице Логоди, что тянется под Крепостной горой, в квартире на первом этаже от гула артиллерийской канонады проснулся Ласло Саларди. Проснулся первым из всех спавших в одной комнате с ним, потому что и не успел еще толком заснуть. И сразу — сна как не бывало. Артиллерия!..

Набросив на плечи халат, Саларди подошел к окну. Зашевелился Лаци Денеш, спавший на брошенных прямо на пол матрацах, а Миклош Сигети взволнованно крикнул из соседней комнаты:

— Слышите?

Лаци Денеш, сонный, с трудом поднялся на ноги. Отворилась дверь, и в комнату, натыкаясь на мебель, ввалились Сигети и Пакаи, оба в нижнем белье.

— Не зажигайте свет! — предупредил Саларди и тихонько приоткрыл окно. — Да накиньте же вы на себя что-нибудь.

В комнату, клубясь, ворвалась холодная сырость, а с нею вместе сильный грохот и следом раскатистый гул. Не успел он смолкнуть, как опять загрохотало, потом опять. Четверо друзей с полминуты прислушивались, затаив дыхание. А затем все враз закричали, словно обезумев от радости. Но тут же зашикали друг на друга: стены тонкие, могут услышать соседи.

На этот раз на квартире у Ласло Саларди с ночевкой остались трое незаконных гостей.

С лета, когда Бэлла — квартирная хозяйка Саларди — перебралась с дочкой в провинцию, сколько раз эта квартира служила местом тайных собраний друзей Ласло, временным прибежищем дезертиров и всякого рода беженцев из провинции. Логодская улица была безлюдна и темна. До ближайшего освещенного указателя входа в бомбоубежище добрых полсотни метров. Когда запирались подъезды, по улице вообще никто не ходил. Окна квартиры находились не высоко от земли… Словом, лишь в последние недели, когда Ласло и сам оказался под подозрением, число ночных гостей уменьшилось. После длительного перерыва четверо друзей собрались у него впервые.

Денеш шарил в темноте, нащупывая свою одежду. Потом долго танцевал на одной ноге, запутавшись в штанинах. Двое других

гостей тоже одевались. Ласло повернулся к ним от окна.

— Русские уже здесь! — прошептал он. — Просто не верится!.. Слышите — их артиллерия! Это вам уже не «призыв» Хорти [20] !

Впрочем, и тогда, 15 октября, друзья верили, разумеется, не в Хорти!

Они верили в силы развернувшего бурную деятельность Сопротивления. Верили в пятьдесят студентов Белы Пакаи, сидевших в школе на Ладьманёшё — с автоматами на шее, с сумками, полными гранат: обращению с оружием их обучили за несколько дней кадровые офицеры в Надьтетене. Верили в членов «Союза Пала Телеки», которые, по слухам, заняли одну из крупнейших типографий в Будапеште. Верили в Чепель, в проспект Ваци, в Кишпешт [21] .. Верили, что стоит только нескольким смельчакам начать, как им на помощь сразу явятся тысячи, десятки, сотни тысяч — вся столица. И еще — верили в четыре отборные дивизии, в давно уже волнующуюся, недовольную полицию, в приказ, якобы отданный всем подразделениям ПВО — открыть огонь по немецким танкам, если те попытаются приблизиться к городу.

20

15 октября 1944 года Миклош Хорти сделал заявление о выходе Венгрии из войны и обратился к населению с призывом поддержать правительство. Непосредственно после этого и произошел нилашистский путч.

21

Рабочие районы Будапешта.

Ласло Саларди сидел у телефона на третьем этаже, у знакомого дантиста. А внизу, у самого Ласло, собралось человек десять молодых ребят — рабочих, студентов, товарищей по партии, просто приятелей. Одни пришли с донесением, другие ждали приказаний… Ждал сигнала и Лаци Денеш — сигнала бросить в бой свой молодежный отряд…

Дантист под каким-то предлогом выпроводил домашних в соседнюю комнату, отлично понимая, что не от больного приятеля ждет звонка Ласло все воскресенье напролет, а сам тем временем что-то торопливо строчит карандашом — одну страницу за другой.

В полдень позвонили из типографии. Молоденький паренек, рабочий, вскочил на велосипед и укатил туда с текстом листовок. Впервые призывы «Венгерского фронта» будут набраны в большой типографии на современных линотипах!.. Через час с радио позвонил Миклош. Его бросили на защиту Дома радио. Ура! На это они даже не рассчитывали!

И только одного звонка они так и не дождались. Того звонка, которого Ласло ждал с наибольшим нетерпением. И не один Ласло: в городе было десять, двадцать, а может, и больше подобных ему дежурных командиров вооруженных повстанческих рот, готовых на все бойцов Сопротивления…

Они не знали, что вместо отборной, вооруженной автоматами роты к Дому радио был направлен отряд новичков, студентов с экономических курсов, во главе с Миклошем Сигети, что из их винтовок нельзя было стрелять, так как к ним выдали старые, негодные боеприпасы. Миклош попробовал выстрелить из своей винтовки, но она дала осечку. Старый привратник Дома радио, отставной унтер-офицер, взял у него из рук ружье посмотреть, что с ним, тогда оно вдруг выстрелило, продырявив крышу лифта. Это был единственный выстрел при «обороне» радиоцентра, когда его захватывали немцы.

Не знали дежурные отрядов Сопротивления и о том, что едва отлит был набор манифеста «Венгерского фронта», как его тотчас же поспешно бросили в переплавку, а наборщики разбежались кто куда.

А сопротивленцы, ничего не понимая, после полудня услышали вдруг по радио немецкие марши и затем: «Генерал-полковнику Карою Берегфи срочно прибыть в Будапешт!..» Они не понимали, почему по улице Аттилы, один за другим, мчатся к центру города немецкие танки и — ниоткуда ни единого выстрела!

А когда в Крепости наконец началась перестрелка, поступил приказ — не тот, которого они ожидали, другой: «Отставить, разойтись!»