Свинцовые тюльпаны

Зверев Сергей Иванович

Еще один из бандитов тихо стонал на тахте, вцепившись в промокшую кровью штанину, наспех обернутую бинтом из автомобильной аптечки. Из развороченной дробью коленки медленно сочилась багровая жижа. Ему за водой отправляться тоже было не с руки.

Бородач плюнул на ковер, поняв, что его приказ выполнен не будет: остальные «бойцы» его не слышали — были заняты обыском, разбрелись по дому, переворачивая и круша старенькую мебель, расколачивая посуду, раскидывая по полу вещи. Потеряв терпение, человек в плаще жестом указал на пленника:

— Ну,

давай, Санджар! Сделай что-нибудь! Мы же не будем здесь до утра сидеть. Расшевели его!

— Эй, ты! Приходи в себя, старый хрен! — хлестанул по щекам Семеныча длиннорукий. — А ну, просыпайся, дед. Слышишь? Где пацан? Где диск?

Хозяин дома, связанный по рукам и ногам, слегка приоткрыл веки и беззвучно зашевелил разбитыми в кровь губами.

— Что? — прямо в ухо ему заорал изувер, обрадованный неожиданной эффективностью своих действий. — Я не слышу!

Поскольку ответа так и не последовало, бородач пальцем ткнул в удавку:

— Отпусти немного! Ты же видишь, эта сука слова сказать не может.

— Ну, ты! — завопил подручный, немного ослабив хватку и обдавая старика брызгами слюны. Схватив связанного мужичка, опять встряхнул его, словно грушу. — Ну! Где мальчишка? Где он, я тебя спрашиваю! По-хорошему говори! Мое терпение на исходе!

Семеныч снова откашлялся. Попытался сфокусировать взгляд на орущем ублюдке. Не вышло. Затекшее, измученное тело не слушалось.

— Не знаю никакого мальчишки, — просипел он, пересилив себя, пуская из разбитых губ тонкую струйку крови. — На днях… какого-то киргизенка видел… через забор хотел перелезть… но куда он дальше убежал — не знаю я… А в доме… я же говорил, один живу.

— Не ври, сволочь! — не выдержал главный из захватчиков. — Один живешь? Я что, слепой, по-твоему? А вот это что за бабские шмотки? Сам наряжаешься, педераст старый?

Все эти выкрики подкреплялись звонкими оплеухами. Одна за другой, они ложились на щеки старика. Голова болталась, как у тряпичной куклы. Семеныч вздрагивал. Но откровенничать с извергами не хотел.

В зал, где происходил допрос, заглянул один из уголовников:

— Все чисто, шеф. В доме, кроме этого хрыча, никого нет.

Бородатый главарь пустил в него молнии из глаз-щелок, продолжая орать так же, как на пленника:

— И чего ты радуешься? Тебе гаденыша найти надо! Ищи! Где хочешь, говорю, ищи! Куда они отсюда деться могли? Никуда! Найти всех! Бегом!

Налетчик умчался быстрее ветра. Не ровен час, нервы начальника дрогнут — можно и пулю схлопотать. С него станется, это все в банде знали. Дом снова наполнился топотом ног. Кто-то обнаружил лаз на чердак, радостно позвал остальных. Послышался скрип раздвижной лестницы — налетчики торопились выбраться под крышу в надежде, что там повезет больше и кто-нибудь да отыщется.

Рыжебородый отдышался. Шагнул к старику и, схватив его за испачканный кровавой слюной подбородок, заглянул в глаза.

— Боишься смерти?

Семеныч взгляда не отвел.

Но и ответом ублюдка не удостоил.

— Не боишься… — страшным полушепотом произнес за него мучитель. — Такие, как ты, предпочитают быстрее сдохнуть. Это просто и совсем не страшно, так ведь?

Желтые прокуренные зубы показались в разрезе ощерившихся губ бородатого. Казалось, он разгадал загадку, над которой долго бился, и теперь был несказанно доволен. Покрутив рукой голову старика, он осмотрел результаты побоев с явным удовольствием. Ткнул пальцем в рассеченную бровь, заставив деда замычать от боли. Негромко и отталкивающе засмеялся:

— Нет, я тебя так просто не убью. Я знаю, что тебя сломает. Боль. Тебе будет так больно, как никогда в жизни! Ты будешь умолять меня подарить тебе смерть! И ты мне все расскажешь, прежде чем отправишься к своим предкам, понял?

В ответ на команду главаря снять с шеи удавку, длиннорукий сначала недовольно нахмурился. Но потом, когда замысел босса до него наконец-то дошел, радостно заржал и принялся сдирать ремень с утроенным энтузиазмом. Очень ему нравились пытки — издеваться над людьми он любил даже больше, чем деньги. А уж их-то он просто обожал.

Тем временем бородач извлек из-за пояса азиатский клинок. Небольшой, широкий, с тонкой разноцветной рукоятью. Покрутил им перед носом жертвы, давая возможность убедиться в реальности своих намерений. Насладившись произведенным эффектом, приставил острие к бедру Семеныча, чуть повыше колена. Нажал.

Серая ткань штанов попыталась сопротивляться отточенному лезвию, но стоило уголовнику надавить чуть сильнее, как она поддалась и металл вошел в плоть. Сначала неглубоко — палач словно разминался перед основным действом.

Старик даже не понял пока, что происходит. А уже через секунду острая боль пронзила его ногу, заставив сначала застонать, а затем перейти на крик. Бородатый знал свое дело — медленно, смакуя каждое движение, он кромсал ножом мышцы. Чувствуя, что сознание вот-вот покинет мученика, останавливался, давая секундную передышку, а затем вновь продолжал ковырять сталью человеческую ногу. Казалось, что информация его уже вовсе не интересует, а целиком занимает сам процесс причинения невероятной боли.

Именно это происходило с долговязым, который завороженно слушал душераздирающие вопли и крутился вокруг, как собачка вокруг вожделенного лакомства, ожидающая только разрешения хозяина, чтобы его схватить. Сам же главарь о деле ни на секунду не забывал.

Оставив рукоять болтаться в конечности, он снова ухватил пленника за подбородок. Ласково так спросил:

— Понравилось? А? — А дальше резко и громко, с пощечиной: — Не слышу, тварь! Будешь говорить? Или продолжим?

Семеныч едва перевел дух. Для него время потеряло привычный бег и расплылось сплошным туманом, за которым причудливо колыхались и кружились ранее казавшиеся родными стены. С трудом разлепив распухшие губы, он прошептал: