Свинцовый монумент
Шрифт:
– Никита Борисович Маков, - представился он.
И тут же, видимо наскучавшись в одиночестве, обрушил на Андрея все свои замыслы и всю пламенную любовь свою к сибирскому кедру. Охал и ахал, как трудно ему найти фанатичных сторонников сбережения этого чудесного дерева. Да, кедр очень почетен у лесозаготовителей и у лесопотребителей, им пристально интересуются, но только на предмет как бы побольше вырубить. Уж очень хороша кедровая древесина. Вот и сейчас его, Никиты Макова, миссия вступает в драматическое противоречие с полученным заданием. Ему хочется доказать, что ареал кедровых лесов простирается
Никита Борисович своим темпераментом увлек и Андрея, заставил вспомнить отцовские рассказы о найденной и потерянной свинцовой руде, богатой необычайно. Ведь это тоже один из ярких примеров, какие великие тайны еще хранит в себе сибирская тайга.
– И новые поиски этой руды так никого и не вдохновили?! - воскликнул Маков, ударив ладонями по столу.
– Не знаю. Отец говорил: пробовали в те годы искать. Безрезультатно. Посчитали все это за вымысел, басню вроде бесшабашного вранья у охотничьего привала. А потом постепенно история эта забылась. Отец боялся тайги. И боялся настойчиво добиваться возобновления поисков. Я ведь объяснял вам: гнетом на его совести лежала гибель начальника той геологической партии.
– Ну а вы что же, молодой человек? - изумленно спросил Маков. Владеете такой тайной - и молчок?
Вопрос Никиты Борисовича поставил Андрея в тупик. При чем же здесь он?
– Ничем я не владею, - проговорил Андрей после недолгого замешательства. - Разве что, как в сказке, пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что.
– Но приблизительное-то место вам отец называл!
– Пожалуйста! Тайга Ерманчетская. А границы ее мне неизвестны. Как будто многие сотни километров в любую сторону. Вас это не смущает?
– Нет. Принимаю. И буду ставить вопрос, где полагается. Со всей страстью. С напором! Но вас-то, лично вас, сибиряка, неужели отцовский рассказ не захватил? Ну, если желаете, так даже как некое романтическое происшествие. Вот вы с войны вернулись с орденами, медалями, вы же там сквозь какие испытания прошли! И не зажечься мыслью продолжить дело отца...
– Наоборот, Никита Борисович. Напоминаю: отец запугивал тайгой.
– Хорошо. Допустим. Его можно понять. Но вас понять, извините, я не могу. Над вами-то никакой давний страх не тяготеет.
– Я не геолог. В рудах я ничего не смыслю.
– А я и не побуждаю вас взять в руки молоток. Стать душою поиска - вот в чем дело!
– Кто же меня, круглого невежду, поставит во главе экспедиции?
– Бог мой! - Маков опять ударил ладонями по столу. - Вы! Не вас, а вы должны поставить! То есть добиться, чтобы поставили. А вы сами в тайгу можете и не ходить. Кстати, я не спросил: какая у вас профессия? Или вы после школы на офицерские курсы и сразу потом на фронт?
– Вообще-то почти так, - уклончиво сказал Андрей. - Только на офицерских курсах я не был. А профессия... Работал маляром. - И что-то подтолкнуло его еще добавить: - Немного рисую.
– Слушайте! Слушайте! - воскликнул Маков. - Не знаю,
Они увлеклись и проговорили до наступления глубоких сумерек. Спохватились, что упустили время, когда можно было бы подкрепиться в общественной столовой по рейсовым карточкам, а в ресторане и дорого, и просидишь до полуночи. Не лечь ли на пустой желудок? Как будто это даже для здоровья полезнее. Но у Андрея в чемодане оказалась краюшка хлеба и небольшая банка рыбных консервов - остатки от пайка, полученного в дорогу, и они, запивая водой, славно поужинали.
– Не знаю, как вы, а я спать буду крепче, - заявил Маков, откидывая уголок одеяла. - Пусть даже и во вред здоровью. Спасибо за угощение. И спокойной ночи!
Однако заснуть им не удалось. Постучался шофер Седельникова. Вручил Андрею короткую записку: "Сейчас же приезжай. Завтра у меня день суматошный. А.". К этому шофер добавил:
– Алексей Павлович сказал: в случае чего примени силу.
– В каком таком случае? - не сразу сообразил Андрей, растерянно стоя перед распахнутой дверью в одних трусах.
– Ну если вы не поедете.
– Да ведь поздно уже! Мы вот...
– Алексей Павлович, бывает, и по целой ночи не спит. Когда в командировке, в дороге.
Седельников встретил Андрея совсем по-домашнему, без пиджака, с расстегнутым воротом рубашки и в мягких тапочках. Волосы у него были мокрые и блестели. Ладошкой он старательно разглаживал пробор направо и налево непонятно от какой из двух своих макушек. В глубине квартиры тонко позванивала посуда.
– Здорово, дезертир трудового фронта! - закричал он, обнимая Андрея и похлопывая по спине. - Извини, что сон тебе я испортил. И еще извини, что в таком виде предстал, едва успел под душем сполоснуться. Прокис совершенно от пота. Ну ты как? Вижу, кирпича у тебя и сейчас физиономия просит. Помнишь, как тебя я поначалу огорошил?
– Помню. И надо было уже тогда кирпич в дело пустить.
– А пуля? Где она сейчас, пуля твоя? Вытащили?
– Да нет, не вытащили, осталась на прежнем месте. Но, может быть, и перешла в другое. Неважно, передвигается ли пуля, важно то, что я хожу.
– Значит, что же, я был не прав?
– Только в одном: убеждал меня остаться в тылу.
– Фигу! - сказал Седельников. - В тылу ты тоже вот как был нужен. И не думай, что люди здесь несли военных тягот меньше. Хотя, допустим, конечно, и меньше, потому что смерть в тылу не столь уж широкой косой, как на фронте, прошлась. И не так зримо. А в остальном...
– Ну и я, как видишь, тоже жив.
– Ладно, пошли в комнату. Не то, стоя у порога, мы черт-те знает до чего договоримся.
И потащил Андрея за собой, крича: "Ириша! Поймал я таки человека-невидимку".
Стол был накрыт, лаская взгляд не столько расставленными на нем закусками и напитками - всего в меру, - сколько удивительной белизны накрахмаленной скатертью и хорошим фарфоровым сервизом. Ирина, круглолицая, с высокими и тонкими, неодинаково приподнятыми бровями и чуточку излишне выпяченной нижней губой, вся очень свежая, без каких-либо признаков косметики, заканчивала сервировку стола.