Свинцовый монумент
Шрифт:
Андрей Арсентьевич ответил бы на приглашение твердым отказом, но Серафима Степановна вскользь упомянула о Даше, которая тоже придет - есть идея одна интересная у Германа Петровича, - и Андрей Арсентьевич согласился. Вдруг ему представилось, как подвыпивший Широколап начнет приставать к Даше со своей "интересной идеей" - какой? - говорить дерзости, и некому будет ее защитить, потому что Зенцовы считают Германа Петровича просто веселым, обаятельным человеком, которому вполне дозволено игриво подшучивать над своим "великим визирем" с намеком, что
Вот это последнее обстоятельство, пожалуй, и сыграло главную роль в решении Андрея Арсентьевича. Его точила подспудная мысль: неужели... Он отгонял ее от себя - какое мне дело? - и все-таки думал. Нет, это так нелепо: Даша - жена Германа Петровича. Третья жена...
Стол у Зенцовых был накрыт отменно. Серафима Степановна, привычная к приему иностранных гостей, умела хозяйничать.
Разговор начался, конечно, с факта присвоения Андрею Арсентьевичу почетного звания. Серафима Степановна, разливая в высокие с золотым ободком фужеры какое-то извлеченное из полированного серванта марочное вино, вдохновенно заявила:
– За нашего дорогого! Есть лишь одна несправедливость: почему так поздно? Андрей Арсентьевич, как могли вы, оформив сто тридцать семь книг, столь долго оставаться незамеченным?
– Сима, все книги Андрея Арсентьевича замечены, и многие награждены дипломами, Почетными грамотами, - мягко поправил жену Николай Евгеньевич. И главное, замечены теми, кому адресованы, маленькими читателями. Ты ведь сама сколько раз говорила, в каком восторге дети от рисунков Андрея Арсентьевича. А это награда немалая. За ваше здоровье, за ваши успехи, мой дорогой!
– Признаться, - сказал Герман Петрович, - при первом знакомстве с Андреем Арсентьевичем я посчитал его, говоря мягко, за маляра-мазилу. Теперь - ого! - какая знаменитость...
– Не надо, Герман Петрович, - остановил его Андрей Арсентьевич.
– Но почему же! - воскликнул Герман Петрович. - Знаменитость так знаменитость. Письма от детей и родителей к вам теперь мешками пойдут. Давайте вот и все мы, - он обвел круг рукой, - коллективное письмо сочиним. В газету. С этаким придыханием. Дария, готовь проект!
Даша смутилась, взглянула на него умоляюще: зачем хороший разговор превращать в балагурство, вдобавок и обидное по тону? Но Германа Петровича тотчас поддержала Серафима Степановна. Придавая значение не его словам, а самой мысли, она радостно захлопала в ладоши.
Андрей Арсентьевич встал.
– Прошу, я прошу всех, - сказал он, почему-то глядя только на Дашу и улавливая на ее лице к себе сочувствие, - не писать никаких писем, если это говорится серьезно.
– На высшем пределе! - стукнул кулаком по столу Герман Петрович.
– Почему не писать? - уныло спросила Серафима Степановна. - Мы это сделать хотим от доброго сердца. Помочь еще больше распространиться популярности вашей.
– Верю, - сказал Андрей Арсентьевич. - Но слушать это мне тяжело. Мне помогать ни в чем не надо, тем более в создании популярности. В своей мастерской я работаю всегда без помощников. А что вышло из мастерской, мне уже
– Народу? - немного ёрничая, спросил Герман Петрович. - Истории?
– Народу, - сухо, с вызовом подтвердил Андрей Арсентьевич. - И хорошо, если бы еще и истории.
Николай Евгеньевич побарабанил пальцами по столу.
– Не будем разжигать страсти, - миролюбиво проговорил он. - Хотя замечу, я полностью на стороне Андрея Арсентьевича, исходя из его характера и преклоняясь перед его скромностью. Никаких писем, разумеется, писать не будем. Просто: за ваш талант, Андрей Арсентьевич!
И, чокнувшись со всеми, но не выпив вино, Андрей Арсентьевич примиренно сел.
Знал ведь, знал, что все так и будет, а зачем-то пришел. Но теперь назвался груздем - полезай в кузов. Веди себя как положено гостю. Было почти так и когда-то в доме Седельниковых, в зените первой его славы, "сделанной" Ириной. Тоже сидел он словно на раскаленных угольях. Тогда Ирине было нужно поставить его в центр внимания. Она выполняла свой хитрый план. Как ей казалось, в его интересах. Какой план у Зенцовых, если и здесь стремятся поставить его в центр внимания? И что здесь вообще может быть в истинных его интересах? Некая идея Широколапа.
А разговор тем временем пошел совершенно пустой, главным образом о необыкновенно вкусных блюдах, предлагаемых Серафимой Степановной. Она цвела от удовольствия и с некоторой долей непринужденного хвастовства рассказывала, из какой заграничной поездки вывезла она один уникальный кулинарный рецепт.
– ...Это блюдо готовится так, - говорила она. - Берется кусок свежего филе толщиной обязательно - заметьте, обязательно - в три пальца...
– Пальцы бывают разные. Мои или ваши, Серафима Степановна, - врезался в ее рассказ уже достаточно повеселевший Герман Петрович.
– Да ну вас, Гера! - отмахнулась Серафима Степановна. - Говорю так, как мне был под строжайшим секретом передан этот рецепт.
– Тогда я слушать не буду. Не хочу быть копилкой страшных секретов, - и ладонями закрыл уши. - Дария, записывай.
– ...затем выжимается сок из лимона, апельсина, грейпфрута, добавляется оливковое масло...
– В какой пропорции? - спросил Герман Петрович.
– Гера! Да вы же прикрыли уши, не слушаете меня!
– Я делаю так, как делают люди всегда, когда при них шепотом разглашают глубочайшие тайны.
– ...все эти соки взбиваются веничком, можно миксером...
– В каких пропорциях? - упрямо повторил Герман Петрович.
– Вы невозможный человек, Гера. Отвернитесь и вместе с Николаем Евгеньевичем пейте "Хванчкару". Это теперь гастрономическая редкость. А рассказывать я стану Дашеньке.
– Мне филе в три пальца толщиной готовить не приходится, - виновато улыбнувшись, сказала Даша. - Я покупаю полуфабрикатные котлеты.
– Все равно, Дария, записывай. Неизвестно где и как, а может, и пригодится. - Герману Петровичу возможность немножко похулиганить за столом, должно быть, доставляла наслаждение. - Энциклопедия должна все знать.