Свинцовый монумент
Шрифт:
Сердце Андрея Арсентьевича нехорошо застучало. Он никак не ожидал такого хода разговора. Конечно, не по злому замыслу, не догадываясь, что его болезненно ранят, предлагая роль "эксперта", "хозяина тайги", теперь от него почему-то еще и ожидают окончательного приговора: быть или не быть. Вернее, из вежливости ожидают только единственное - быть. А как ему это выговорить? Сможет ли он выговорить другое - не быть. И даже если выговорит, какое это будет иметь значение?
– Мне кажется, что все задумано и обдумано хорошо, - подбирая слова, сказал
– И как же это следует понимать? - немедленно спросил Герман Петрович. - Вы не пойдете с нами?
– Андрей Арсентьевич! - разочарованно протянула Серафима Степановна. А мы считали, что для вас такой приятный сюрприз приготовили, от всяких забот вас Герман Петрович освободит.
– Да, да, мне очень приятно... И все же я не могу...
– Мы просто ошеломили Андрея Арсентьевича, не дали ему возможности подумать, - как бы ища компромиссного решения, сказал Николай Евгеньевич. Получается вроде бы и совершенно логичное завершение давнего замысла, а в то же время и с оттенком неожиданности. Давайте выпьем кофейку, а тогда...
– Кофейку я выпью, но мой ответ будет прежним. - Андрею Арсентьевичу хотелось закончить этот разговор как можно быстрее. - Я много бродил по Ерманчетской тайге, обязан о ней сказать самые похвальные слова. Все вы получите огромное удовольствие, а я не могу. Нет, не могу.
– Ну что же, я понимаю: у вас больное сердце, - сказал Герман Петрович. - Будем собираться без вас в надежде, что советами вы с нами все же поделитесь.
– Пожалуйста.
– Окончательно? - уныло спросила Серафима Степановна.
– Окончательно.
– Да как же мы без вас, Андрей Арсентьевич! - вдруг как-то очень светло и в то же время со щемящими нотками грусти в голосе вскрикнула Даша.
– Дария, - нарочитым басом остановил ее Герман Петрович.
И все, кроме Андрея Арсентьевича, рассмеялись. Засмеялась и сама Даша, сдержанно, с болью, понимая, что лучше уж ей прикинуться простушкой, чем объяснять свое запоздалое восклицание.
Она весь вечер держала себя очень скованно, произносила за столом только совершенно обязательные слова и вздрагивала, когда к ней с присущей ему бесцеремонностью и громко обращался Герман Петрович.
Андрей Арсентьевич все это замечал, сочувствовал Даше, искал ее взгляда, стремясь разгадать причину такой от всего отчужденности, но Даша смотрела куда-то в пустоту, и он переводил ее настроение по-своему - Герман Петрович прибирает Дашу к своим рукам, а ей это тяжко. Ему поначалу даже казалось, что заявленная Серафимой Степановной "интересная идея" Германа Петровича связана именно с Дашей - будет объявлено нечто вроде его помолвки с нею. "Интересная идея" предстала иной: пойти всем в таежный поход под предводительством Германа Петровича, отводя
А Даша, "энциклопедия" и "великий визирь" Широколапа, пойдет. И никуда не денется, потому что на нее тоже оформлена научная командировка. Потому что, кроме как "Дария", звучащее словно кличка, Герман Петрович ее уже никак больше и не называет.
Кофе пили в другой комнате. Теперь завладел разговором Николай Евгеньевич. Рассказывал что-то о Швейцарии, о Чертовом мосте, который вошел в историю вместе с бессмертным походом Суворова через Альпы, а теперь рядом с автомобильным шоссе, по которому с визгом несутся вереницы сверкающих машин, выглядит трогательным и смешным. Андрей Арсентьевич его слушал рассеянно. И кофе только пригубил. Болело сердце.
Ночь он тоже провел беспокойно. Басок Германа Петровича - "Дария" терзал его слух.
Утром он позвонил в лабораторию Широколапа, совершенно не зная, о чем намерен был с ним поговорить. Трубку сразу снял сам Герман Петрович, и Андрей Арсентьевич свою тут же опустил на рычаг. Значит, не Герман Петрович был ему нужен. Часа через полтора он вновь набрал номер. Два, три, четыре длинных гудка... Неужели опять откликнется Широколап? Андрей Арсентьевич ждал напряженно. Щелкнуло в мембране.
"Слушаю", - донесся спокойный голос.
Он хотел сказать как всегда: "Доброе утро, Дашенька..." - и почему-то замешкался, только беззвучно и успокоенно перевел дыхание.
"Да, Андрей Арсентьевич, да", - услышал он то, что хотел услышать.
И бережно положил трубку. Надо было продумывать, что он должен взять с собою в дорогу, в необычный для него поход по Ерманчетской тайге.
...Веселый напев помогал идти. Быстро начало отбеливаться
небо. Клочковатые серые космы облаков низко неслись над лесом. И
если на плечи Андрея Арсентьевича еще сыпались капли воды, так
только с деревьев, словно бы они торопливо стряхивали надоевший им
с ночи дождь.
Было тепло. И чем ниже спускался Андрей Арсентьевич, тем
сильнее его обдавало запахом сырого болота, моховых кочек,
раздавленной ногами черной смородины. Высокий ельник еще стоял
перед ним плотной стеной, но за этим ельником уже отчетливо
угадывалась плоская широкая долина, по которой медленно
переваливаются белые, словно ватные или снеговые волны тумана,
скрывающие под собою болотную зыбь и открытое русло Зептукея.
Андрей Арсентьевич остановился, чтобы хорошенько разобраться в
местности и прокричать в бесчисленный раз: "Даша!", "Да-аша!"
Что, кроме веселого напева, так властно ведет его вниз?
Теперь, когда давящий и пугающий ночной мрак сменился рассветом,
логика вновь потребовала ответа: не в стогу ли сена ты ищешь
иголку?
Он повернулся в ту сторону, где на горе, теперь уже далеко от