Свирепая клятва
Шрифт:
— Очень хорошо. — Он жестом указывает на место напротив себя, и я сажусь. Бросив очки на стол, он потирает переносицу. — В чем дело?
Уверенность, которую я чувствовал раньше, теперь немного пошатнулась.
— Дело в Алене. Алена и я. — Я на мгновение задумываюсь, как ему сказать. Но с отцом лучше говорить прямо. — Мы вместе, папа.
Он поднимает брови, но не в удивлении, а в подтверждении.
— Я знаю, — наконец, говорит он.
— Ты знаешь?
— Я знаю все, что происходит в этом доме, Леонид. Почему ты думаешь по-другому? — Его лицо становится
В папе есть жестокая грань. Я всегда знал об этом — как он страшно кричал на маму, когда они ссорились, как наказывал солдат, когда они его не слушались. Но никогда это не было направлено на меня. Не так, как сейчас.
До этого момента.
Я изо всех сил стараюсь не дрогнуть под его пристальным взглядом, потому что отец чует слабость за сотню миль и ненавидит ее. Поэтому я закаляю свою решимость и продолжаю.
— С тех пор как убили Кирилла, Алена решила отдалиться от братвы. Эта жизнь не для нее. Она, конечно, смирилась с выбором Джулиана, но не хочет этого ни для себя, ни для того, с кем ей предстоит прожить всю жизнь.
Отец берет в руки маленькие часы, стоящие на столе, и полирует их носовым платком из кармана.
— Мне все равно, что делает Алена. Она бесполезна для этой семьи.
Я вытираю вспотевшие руки о брюки, пытаясь найти нужные слова.
— Я люблю ее, папа. Я, наверное, всегда любил Алену, но этим летом мы стали близки. Она — та женщина, с которой я хочу быть до конца своих дней. Я знаю, что я молод, но я четко понимаю, чего я хочу.
Усмешка на губах отца — единственное свидетельство того, что он меня услышал. Он продолжает полировать свои часы, даже не удостоив меня взглядом.
— Что ты хочешь сказать? Что ты не хочешь быть vorom?
Я медленно качаю головой.
— Ты же знаешь, что я хорошо разбираюсь в компьютерах и технологиях. Есть вещи, которые я могу делать. Есть способы помочь семье без присяги…
Звук бьющегося стекла заглушает мои слова, и некогда изящные часы рассыпаются на деревянном полу.
— Так ты хочешь опопозорить себя? Опозорить нашу семью? — Его слова низкие и ядовитые. Мне почти хочется, чтобы он кричал, потому что это еще хуже. Но я не стану терпеть его издевательства. Не за такое важное дело, как это.
— Нет ничего постыдного, когда есть выбор. У тебя есть и Андрей, и Даниил, и даже Джулиан. Я все равно буду здесь, с той лишь разницей, что у меня не будет моих звезд.
Поднявшись на ноги, отец опирается двумя руками на письменный стол и наклоняется вперед. Он не слишком высок, я на несколько дюймов выше его, но он бывший боксер, широкий и крепкий, и он знает, как использовать свои размеры для устрашения.
— Я терпел твои похождения с Аленой. Ты должен был выкинуть ее из головы и жить дальше. Той жизнью, для которой ты предназначен, рядом с твоими братьями. А не быть жалким субподрядчиком, который целыми днями играет с компьютерами. — Следующие слова срываются с его губ с рычанием. — Я этого не потерплю.
Решив не сдаваться, я поднимаюсь и невозмутимо встречаю его злобный взгляд.
— Мне жаль, что ты так считаешь, но
Медленная ухмылка, появившаяся на лице отца, настораживает.
— А как же милая, невинная Алена? Неужели ты думаешь, что твое решение не повлияет на нее?
Черт, почему мой отец сейчас выглядит таким самодовольным? Как будто у него на руках все выигрышные карты.
— Конечно, так и есть. Мы вместе приняли это решение. Возможно, это не самый легкий путь, но это то, чего мы оба хотим. Это наш выбор.
— Ты все время говоришь о выборе. "Мой выбор, моя свобода", — насмехается он плаксивым тоном. — Ты говоришь как чертово американское отродье. — Его глаза становятся пронзительными. — С тех пор как Кирилла не стало, я слежу за тем, чтобы Алена ни в чем не нуждалась, отношусь к ней как к родной. Я организовал ее обучение, привел ее в свой дом. Под моей крышей за ее матерью ухаживает целая бригада врачей и медсестер. — Ужас пробежал по позвоночнику. Мой отец не просто ведет пустую болтовню, он куда-то клонит, и я чувствую, что мне это не понравится.
— Не впутывай ее в это, папа, — угрожаю я сквозь стиснутые зубы.
— Как я могу это делать? Это все из-за нее. Тебе осталось несколько дней до присяги вора, а теперь какая-то глупая сука собирается прийти сюда и разрушить будущее, которое тебе было предначертано? Я так не думаю, Леонид. — Его губы презрительно скривились. — Если ты откажешься от своих звезд, я прикажу убить Алену самым безобразным способом. Я отдам ее своим людям, и после того, как они ее обработают, я задушу ее своими руками, а потом пропущу ее органы через мясорубку и скормлю собакам.
Желчь наполняет мой рот, и комната кружится.
— Нет. Нет! — бесполезно кричу я. — Как ты можешь? Ты сам сказал, что она тебе как дочь.
— Но ведь она не моя дочь? И она грозится отнять у меня сына, лишить его чести. Чести Козлова. Я этого не потерплю! — кричит он, хлопнув руками по столу с такой силой, что в комнате раздается гул.
— Да как ты смеешь! Как ты смеешь!? — Я бросаюсь на него, но я слишком взвинчен, эмоции лишают меня прицела и точности. Удар, который он наносит мне в челюсть, быстр и жесток. Я держусь за лицо, кровь затекает в угол рта. — Как ты мог так поступить? Со своей собственной плотью и кровью? С Алей?
— Когда-нибудь, когда ты станешь отцом, ты поймешь. — Но я никогда не буду таким, как он, я никогда не буду мертвым внутри. Я никогда не стану холодной оболочкой человека. — Ты не оставляешь мне выбора, Леонид. Я не позволю, чтобы наследие семьи было опорочено глупыми капризами двадцатиоднолетнего мальчишки, который ничего не видел в этом мире. Ничего не знающего о жизни. Ты думаешь, что любви достаточно, но однажды ты узнаешь, что любовь не вечна. Братство — навсегда. Честь — это вечность. — Он бьет себя в грудь, отбивая каждое слово. — Но Алена, она будет жить дальше. И что тогда будет у тебя? Будешь прославленным IT-специалистом для своих братьев и ничем больше не сможешь похвастаться. Позор!