Свирепый чёрт Лялечка
Шрифт:
— Понимаешь, я — секретная корова. Могу такие скорости развивать, сама удивляюсь. Но про это никто не должен знать. Особенно кардинал. Мигом себе заграбастает. Так что, по городу я тихо поеду, а как за ворота выедем тогда и помчимся.
— Так и помчимся? — Недоверчиво переспросил я.
— Сомневаешься? Зря. Но скоро сам увидишь. Я даже не знаю, кто меня обогнать-то сможет.
— Даже лошади?
— Это те, что остались у Кабалки?
— Да.
— Значит, все-таки лошади, а не хищные коровы. Не знаю. Лялечку спасем, можно будет
Тем временем повозка была готова и мы тронулись в путь.
— Что можешь сказать о князе?
— Сволочь, подонок, гад.
— Ну, под эту характеристику, как я понял, многие подходят.
— Это верно.
— Что-нибудь особенное.
— Особенное? Царем хочет быть. Княжество большое. Чуть ли не в половину Далдонии. Ни кому не подчиняется, в смысле кроме Паханата. Так что на лицо отдельное государство. Одна беда, кардиналов на всех не хватает. А царством или королевством может называться только та территория, в которой имеется действующий кардинал. Все же остальные, какими бы большими и сильными не были, остаются княжествами, графствами или герцогствами. Вот Бявлыдок и пытается переманить к себе Хитроблуда, всячески приваживает. А заодно и свирепствует. В княжестве костры почти не затухают. Рвение свое показывает. Что, мол, достоин.
— Так, вроде, это церковное дело, еретиков жечь.
— Да. Но добровольная помощь не возбраняется, а, наоборот, поощряется.
Мы выехали из города. Звездюлина подозрительно обернулась на окружающие столицу стены.
— Да, давай уже! — Нетерпеливо поторопил ее Тусопих.
— Ну, ладно. Переквадратьтесь и покрепче держитесь. — Посоветовала корова и рванула.
Не знаю, победит или нет Звездюлина в гонках с лошадьми, если они вообще состоятся, но скорость она развила весьма приличную. Совсем не коровью. Замелькали обступающие дорогу деревья. На каждой кочке повозка подпрыгивала так, что пришлось и правда вцепиться в боковой поручень, чтобы не вывалиться.
Сватовство
Похищение Лялечки, конечно, прискорбный факт, но Далдон в данный момент уже ничем не мог помочь, а требовалось решать и свои, семейные проблемы. Тем более они сами вылезли на первый план, в лице взъерошенного Бабая.
Только Андрей и Тусопих покинули дворец, как в обеденную залу, в которой царь продолжал завтракать медовухой, заявился султаныч. Он остановился не доходя нескольких шагов до стола, принял подобающую случаю позу: выставил чуть вперед левую ногу, правую руку заложил за спину, задрал (насколько позволяла шея) острый подбородок и начал пламенную речь:
— Я оказываю тебе столь высокую честь, потому что невозможно бороться с великим чувством, всепожирающая страсть завладела полностью моим организмом! Ты не должен препятствовать воссоединению двух любящих сердец. Иначе может случиться непоправимое. Лишенный любви и надежды я всей мощью обрушусь на земли и предам их разорению!
Далдон помотал головой, не соображая, что хочет этот заморыш.
— Тебе чего надо? Нормально можешь изъясняться?
— Я прошу руки царевны Хрюси, — выпалил Бабай и, чуть помедлив, добавил, — папа…
— Так сразу и сказал бы. Ты, вообще, кто такой? Хотя, без разницы. Принципиально я согласен. Только мне надо с ними побеседовать.
— С кем с ними?!
— С царевной, — быстро поправился Далдон, — она же августейших кровей, вот и приходится на «вы», даже за глаза. Ты пока перекуси, а я тем временем с ней потолкую.
— С ними, — поправил султаныч.
— Тут ты прав и даже не представляешь, как.
Царь отыскал близняшек по голосам. Сестрички ругались. До драки дело еще не дошло, но все продвигалось именно к такому исходу. Далдон знал это по опыту. Когда двойняшки в своем лексиконе из нормальных слов используют только местоимения и междометия, а все остальные — матерные, то до рукоприкладства остаются считанные секунды.
Раньше Далдон никогда не вмешивался в подобные ссоры. Теплилась надежда, что сестрички поубивают друг друга или, хотя бы серьезно покалечат. Но в этот раз царь решительно пресек готовый вспыхнуть конфликт.
— Молчать, свиноматки!
Фактор неожиданности возымел должное действие. Сестрички не только замолчали, но и на некоторое время вообще потеряли дар речи. Царь всегда старался как можно меньше общаться с близняшками, а уж во время конфликта, да еще и с таким страшным оскорблением. Какими бы словами Фрюся с Хрюсей не обзывали друг друга, но по молчаливому согласию никогда не касались внешности и тем более сходства с вышеупомянутым животным. Оно и понятно. С тем же успехом можно было пенять и на зеркало. Так что обращение царя прозвучало, как гром среди ясного неба.
— Так то лучше, — продолжал довольный произведенным эффектом Далдон, — а теперь слушайте меня внимательно. Там внизу у меня жених. Просит выдать одну из вас за него замуж. Уж не знаю, которую.
— Меня!
— Нет, меня!
— Ах, ты стерва…
— А ты…
— Цыц! Я сказал. — Далдон загасил готовый разгореться с новой силой скандал. — Мне все равно, кого из вас имеет в виду тот заморыш. Вы обе за него пойдете. Или не пойдет никто. Так что, решайте.
— Но он меня любит.
— Нет меня.
— Я с ним всю ночь провела.
— Нет, я!
— Молчать! Выбирайте, или соглашаетесь с моим планом, или я сейчас же выпроваживаю жениха. Скажу, что он не подходит, что моя единственная дочурка мечтает о прекрасном принце на белой корове…
Некоторое время сестры пристально смотрели на Далдона, переваривая услышанное, затем, столь же внимательно впились взглядами друг в друга. Потом разом вновь перевели взор на царя и хором выдохнули:
— Мы согласны. Излагай свой план.